– Видела, как вчера французы икру жрали? Мы когда подошли, там ничего не осталось. Я закатила скандал официанту…

Я до икры вчера не добралась – у меня была другая стратегическая задача.

– Сегодня оторвемся. Иностранцев практически не будет. В основном наши, супервип. Говорят, Канторович Элтона Джона выписал, суперски, скажи? Обещали, правда, Мадонну – еще летом у них велись переговоры, но что-то там слетело. Слушай, у тебя какое приглашение – с золотой или с серебряной лентой?

– Приглашение? Мне пока приглашения не приносили.

Я забеспокоилась.

– Да с самого начала они в номере были! В конверте Empire посмотри, у тебя он точно есть.

Конверт у меня был. Но в нем не было приглашения на сегодня.

– Там три приглашения лежали – в бутик, на вчерашний прием и на дэрэ Канторовича.

День рождения? Сашин день рождения?! Точно, у него же в январе, он мне говорил. То есть получается, что у него сегодня день рождения?! А меня не пригласили?

Нет, этого не может быть! Он же говорил вчера. И про Элтона Джона говорил. А про день рождения ничего не сказал. Я лихорадочно соображала, что это значит.

– Ты узнай у Ведерниковой, может, ты в списках есть? А если нет, попроси внести. Думаю, она без проблем это устроит. Ведерникова, по сути, хозяйка вечеринки. Она здесь в статусе официальной невесты.

Маруся ушла – компания собиралась ехать в Сен-Тропез, а я осталась сидеть возле бассейна, придавленная к стулу тяжелым свинцом разочарования.

Я думала, что проскочу, просочусь в маленький просвет между отчаянием и надеждой. Теперь, когда парадные двери захлопнулись перед носом, я чувствовала себя мошкой, которую раздавила железная набойка Настиных туфель.

Отсутствие приглашения означало «нет». А он вчера лепетал мне что-то для отвода глаз – чтобы я не нарушила королевский покой Ведерниковой скандалом.

Надо решить, что делать дальше – с последним каннским днем. Сидеть в отеле было унизительно – я знала, что буду ждать приглашения.

Сбежать… Я бы сбежала сейчас, но до самолета оставалось тридцать с лишним часов. Их надо прожить, не доставив им удовольствия увидеть мокрое место, которое осталось там, где размозжила мои внутренности свинцовая пята олигархии…

Меня осенило неожиданно. Машина! Машина напрокат. Я же на каникулах. Все обязательства по продвижению империи Empire и ее королевского величества я выполнила – теперь мое личное время.

Сейчас я поеду по зеленым указателям куда глаза глядят. Исполню свою мечту дальнобойщика. Ну хорошо, недалеко и ненадолго. Что там – Ницца, Сен-Тропез, Монако? Все равно куда, лишь бы куда подальше.

В полдень мы выехали в направлении Ниццы. Я и маленький «Рено Твинго», наивного ярко-желтого цвета. Самая простая дорога, как объяснил мне портье, вдоль моря, гарантированно не пропустишь город.

Вначале я ехала и сглатывала слезы. Еще прокручивала фразы из утреннего разговора с Марусей, еще жег мое ухо жаркий шепот – «думай обо мне, хорошо?»… А потом переключилась на дорогу. Чем хороша машина – она забирает тебя целиком, потому что у движения своя логика. Когда к голове приделываются колеса, ты чувствуешь себя властительницей мира, правишь собственной судьбой. Я свободна – от разговоров, обязательств, от статусных разборок, переносимых из Москвы в любой другой город мира, как только там появляются наши. Русские люди некосмополитичны по своей природе – мы тащим за собой свою систему ценностей и отношений.

Теперь я принадлежала самой себе и могла наконец вникнуть в чужую жизнь как ее действенный участник. Машин было прилично. Дорога петляла вдоль берега, иногда удаляясь от кромки моря. Жуан-ле-Пен, Антиб, Сен-Лоран-дю-Вар… Я без сожаления проскакивала указатели. Я могла здесь остановиться, но ехала дальше – не потому, что обязана ехать именно в Ниццу, а потому что мне так хотелось. Вот разница между заданным и выбранным по собственной воле маршрутом.

Меньше чем через час я вкатилась на набережную des Anglais. Надо следить за светофорами, которых здесь куча, а я ищу глазами отель Negresco. Чтобы прибавить его к коллекции оживших фотографий из туристических рекламных буклетов. Вот он, Negresco, вот я – в темных очках, в белом жакете, картинка совмещается с реальностью, это значит – приехали. Надо искать место для парковки.

Ницца после карманного Канна кажется огромной – широкая подкова пляжа огибает залив, много воздуха и света – здесь легче дышится. Или это я оторвалась от удушающих московских людей? Широченный променад вдоль моря, скамейки под навесами для принятия воздушных ванн. Не хватает только бювета и курортников с кружками для целебной желудочной воды. Впрочем, здесь все целебное – даже воздух. Город-курорт. Этот профсоюзно-санаторный эпитет отлично подходит к Ницце. Здесь точно можно вылечить любую хандру. И народ лечится: валяется на пляже, ест мороженое на берегу, расплавляясь под солнцем юга. Только с парковкой проблемы – я еле-еле приткнула машину на одной из улочек, параллельных набережной.

В приморском городе ориентироваться просто – все дороги ведут к морю или наоборот. Я бежала под горку, к голубому просвету между домами. Кафе, куча парикмахерских (двери открыты настежь, и оттуда доносятся завывания фенов, французы, наверное, никогда не моют голову дома), сувенирные лавочки… Наконец дома расступились и открыли мне вид.

Ницца. Налево и направо, вперед и вдаль – залив, вода, волны и правда лазурного цвета. Вот он где, Лазурный Берег. Здесь даже другой свет – насыщеннее, чем в Каннах.

И куда теперь? Позади меня был небольшой скверик, карусель – как в фильме «Мэри Поппинс», отель Le Meridien с «Макдоналдсом» на первом этаже, совершенно неуместном в этом месте. С другой стороны – если это город наивной русской мечты, то все как раз в тему – и аттракцион, и детская еда. Снизу из-под зонтиков запахло чем-то вкусным. Я спустилась на пляж, в ресторан. Ценовой пик наблюдался по позиции «креветки» – я заказала их.

Рядом обедали пожилые пары, французы, итальянцы, англичане. В единственном числе была только я. Интересно, что они обо мне думают? Например, что я независимая молодая европейка, которая вот так проводит каникулы. Или я писательница, обдумывающая свой первый большой роман. Писать здесь наверняка хорошо. В воздухе ощущалось легкое шампанское брожение, от которого мысли становятся точнее и изящнее. Москва твою голову тянет вниз, прессует, превращает мозги в вязкую студенистую кашу, густеющую под воздействием негативных обстоятельств и ядовитых выхлопов. Здесь все становится газообразным, летучим, радостным. Или это морской воздух? Интересно, свобода – это природное явление или традиция, которая витает в воздухе? Почему еще в самолете, несущем на борту запас этого кислорода, ты свободен, а стоит только сунуть нос в гофрированную трубу и напороться на родные приграничные лица с глазами, холодными, как дуло наградного пистолета Феликса Эдмундовича, все внутри каменеет и напрягается?

Здесь, сидя на берегу, я дала себе слово сохранить, донести и не потерять это счастье – дышать свободой.