Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5 июня 2011 года
Он спокойно спал, такой крошечный, на твоих руках. Ты улыбалась открыто и счастливо, без малейшей тени грусти, совсем как в детстве. У Бена глаза все еще сверкали гордостью и довольством. На пленке памяти я запечатлела этот момент бесконечной благодати.
После долгих лет ожидания Жюль только что сделал тебя мамой, а меня – мамой мамы.
15 октября 2012 года
Мне так хотелось сейчас занять твое место, облегчить твою боль. Ты казалась прозрачной, исчезала в руках, которые тебя обнимали. Когда ты была маленькой, я пела тебе песенки, чтобы смягчить твои девчоночьи горести. Но ни одна песня в мире не смогла бы утолить твою печаль – ты присутствовала на похоронах собственного ребенка.
Я подождала вместе с тобой, пока все разойдутся. Проводила тебя к машине, пока Бен улаживал формальности. Ты села на пассажирское сиденье, а я на водительское, потом я открыла тебе свои объятия, и ты прижалась ко мне. И тогда я стала напевать тебе песенку о счастливой «выигрышной» конфетке, которую ты так любила, особенно то место, где говорилось о смеющихся детях.
Они все еще возились на кухне, когда я вышла из спальни. Мама подняла на меня глаза:
– Как же они надоели, все эти каталоги, не так ли?
Я кивнула.
– Ты права, меня они страшно раздражают! Но, представь, на этот раз попалось кое-что интересное.
– Неужели?
– Да. Именно то, что я давно искала.
Она улыбнулась, а потом продолжила что-то обсуждать с отцом.
– Мама, у меня сердце болит!
– Правда? Покажи, где болит, дорогой!
Жюль показал на свою попу. Надеюсь, что к тому времени, когда он будет признаваться девушке, «что любит ее всем сердцем», он усовершенствует свои знания анатомии.
С тех пор как он вернулся от отца, совсем недавно, Жюль только и делал, что на все жаловался. У него то сердце болело, то ноги, то ему было скучно, то он умирал от голода, то валился с ног от усталости. Таково было физическое проявление смешения эмоций: радости от встречи со мной и печали от расставания с отцом.
Я увела его в свою комнату. Как всегда, он взобрался ко мне на кровать и начал по ней прыгать. Ни слова не говоря, я открыла шкаф, достала с полки большую белую коробку и открыла ее. Он взвизгнул от радости, видя, как оттуда появился любимый ослик.
– О! Это мне?
– Давай, дорогой, сядь рядом со мной, я должна тебе рассказать одну историю.
Я показала ему фотографию моего огромного живота, чтобы ему проще было вспомнить, розовый браслетик, который на нее надели при рождении, ее маленькие отпечатки ножек, носочки. Объяснила ему причину, по которой мама и папа иногда становятся грустными, и это вовсе случается не из-за него, и потом, ведь совсем не запрещено немного поплакать, когда тебе захочется…
Я не была уверена, что он все это понимал, но слушал он очень внимательно, прижав к себе ослика. Голос порой у меня срывался, сердце щемило, но серьезный взгляд моего маленького сына давал мне силы дойти до конца.
– Если ты захочешь об этом со мной поговорить, что-нибудь спросить или уточнить, ты можешь сделать это, когда захочешь, хорошо, милый?
– Но, мама, это значит, что моя сестра никогда уже не придет?
– Да, мой дорогой, ее больше нет с нами.
Он довольно долго размышлял над услышанным, глядя перед собой. Потом пожал плечами.
– Ну ладно, это не так уж важно, я стану заботиться об ее игрушке.
Два месяца спустя
Две спальни на первом этаже дома, небольшой сад, кустик мимозы. Я сразу поняла, что нам здесь будет хорошо.
– Куда положить эту коробку? – спросил брат, сопровождаемый таким же нагруженным, как и он, Томасом.
– В комнату Жюля. Ту, где на стенах нарисованы холмы.
У сына теперь своя комната. Бо́льшая из двух, с огромным окном, видом на сад и множеством лампочек, украшенных звездами, на потолке. Кровать он выбрал двухэтажную, с лесенкой, по которой было легко взбираться наверх. Я сначала воспротивилась, но потом велела своим страхам идти куда подальше.
У него уже не те упрямые кудряшки – волосы постепенно разгладились, щечки, где прежде не было живого места от поцелуев, немного впали, да и от своего милого нашим сердцам речевого дефекта он избавился после нескольких сеансов у логопеда. Не могу сказать, что я равнодушно взирала на то, как мой ребенок постепенно взрослел, – от ностальгии по малышу никуда не деться. Совсем скоро голос его огрубеет, на лице появится первая растительность, он станет отвергать мои объятия, и вообще я перестану быть для него главным человеком на свете. Но пока всего этого не произошло окончательно, я пользовалась каждым днем своего неслыханного счастья быть матерью этого прелестного существа.
Не знаю, каким человеком он станет, я попытаюсь всеми силами создать из него лучший вариант того, что заложено в нем природой, но и у природы есть для нас немало сюрпризов, придется все же довериться ей в остальном. Я такая мать, какой могу быть, как и моя мама, как и мои бабушка и прабабушка до меня были такими – какими могли быть.
– Сидни, иди посмотри мою комнату! – воскликнул Жюль, увлекая за собой кузину в свои владения.
Сестра с Жеромом вошли в квартиру. Мой свояк держал за руку Нумеа, которая еще плохо ходит, а на руках у Эммы Парис – от роду ему неделя.
– О, как здесь все блестит! – бросила сестра, прищурившись от обилия сверкающих деталей в комнате.
Я крепко их обняла:
– Спасибо огромное, что пришли!
Приоткрыв одеяльце, я поцеловала малыша в лобик.
– Хочешь подержать? – предложила сестра.
– Я привезла его из роддома, не стоит злоупотреблять приятными вещами!
Жером засмеялся и ушел помочь моему отцу собирать кровать Жюля, а Эмма тем временем выбрала свободный уголок на загроможденном вещами диване и устроилась там с обоими малышами. Я отправилась на кухню, где мама разбирала посуду.
– Ты уверена, что квартира достаточно просторна? – спросила она, распаковывая тарелки.
– Да, здесь полно подсобных помещений, для двоих просто идеальный вариант. Это будет наш маленький кокон!
Она кивнула, не до конца убежденная моими словами:
– Ты могла бы подождать, пока не подыщешь что-нибудь получше…
Я только расхохоталась, что вызвало у мамы недовольную гримасу.
Слишком уж многое и слишком долгое время разделяло нас, чтобы мы в один прекрасный день обрели по-настоящему искренние, безмятежные отношения, но теперь у нас появилось главное, чтобы иметь возможность хотя бы приблизить этот день. Я всячески стараюсь не спорить с нею по малейшему поводу, а она в свою очередь старается делать мне поменьше замечаний. Остаются, бесспорно, кое-какие шероховатости, но злопамятность, к счастью, окончательно растворилась во взаимопонимании. Время, возможно, довершит остальное.