отрывок из пионерского марша и, размахивая глубокой тарелкой, постукивала по ней в такт разливательной ложкой. «Ну, кипи же ты, гадкий!» — пробормотала она и начала снова:Эй, лети ты, наша песня, Звонко пой, как жизнь чудесна…

Но дальше дело не шло. Звуки всплывали в памяти и тут же разлетались во все стороны, потом снова собирались вместе, и, когда Жанетте уже казалось, что она поймала мотив, они снова разлетались, словно насмехаясь над ней. Наконец суп забурлил, и на лбу девочки вскочило маленькое красное пятнышко. Она налила в тарелку две разливательные ложки супу, устроилась у стола и, торопливо глотнув, вскрикнула: «Ну и суп! Как огонь!» Ну конечно, голландку растопить она забыла, и тетю Вильму ждет холодная комната… Жанетта бросилась из кухни с коробкой спичек в руках, захлопнув за собой двери — тетя Вильма не любила кухонных запахов в комнатах. Но когда Жанетта вернулась на кухню, суп по-прежнему еще обжигал губы. Закрыв газ под второй кастрюлей, она продолжала есть суп, но тут выяснилось, что она позабыла отрезать себе хлеба… Очень уж много забот да хлопот с этими обедами!

Жанетта подсыпала коксу в разинутую пасть железной печурки и — наконец-то! — сняла с единственной полки своей скромной «библиотеки» желанную книгу. С торжественной медлительностью она открыла первую страницу. «О, здесь есть и картинки!» — с радостью обнаружила она. И на первой же из них — раз, два, три… семеро мужчин сурового вида. Интересно, который из них сам поэт?

«На Базарную площадь словно набросили огромное белое покрывало. Всюду только снег, снег… На окраинных улицах навалило такие сугробы, что ни пройти, ни проехать. Тротуары расчищают непрерывно, но снегу все равно выше колен.

Дворник из дома № 24 по улице Гат сердито отбрасывает снег на середину улицы:

— Такой метели и старик отец мой не видывал. Чтобы в конце февраля да такая завируха… Что-то дальше будет, святой боже!»

Завируха! Вот досада… Так хорошо все началось. Если и не каждое слово было понятно, то в главном она все-таки разобралась: на улице Гат был невиданный снегопад. Но «завируха»! Никогда не слышала такого слова… Бросившись на диван, Жанетта еще раз перечитала фразу: «Чтобы в конце февраля да такая завируха…» Словом, плохая погода была, не стоит на этом задерживаться.

Перелистывая страницы, она бормотала отдельные слова себе под нос, но и самое чтение шло с трудом. «Сапка, сапка», — несколько раз повторила она, не понимая. Наконец из фразы в целом выяснилось, что речь идет о шапке. Что такое «шапка», она уже знала, вся трудность здесь была в написании. Значит, французское «с» читается по-венгерски, как «ш». Необыкновенное открытие! Может, это стоило бы записать в тетрадку, чтобы не выскочило из головы, но Жанетте не хотелось двигаться. Она жадно читала книгу дальше.

«На вывеске трактира была нарисована метровая рюмка, до половины закрашенная краской кофейного цвета…» Ну, из этого она и вовсе ничего не поняла — незнакомые слова, столпотворение, туман! Глубоко огорченная, она держала книгу в руках, и от горького ощущения своей беспомощности у нее слезы комком подкатывали к горлу. Жанетта не могла решить, на кого же она сердится сейчас: на самое себя, на автора романа, который изъясняется так невнятно, или же на коварный наш мир, который, видимо, с особым удовольствием ставит перед Жанеттой неразрешимые задачи. Она захлопнула книгу и зажмурилась, перед глазами ее все стояли строки непонятных венгерских слов. Чтобы немного подбодрить себя, она стала быстро-быстро декламировать французское стихотворение. Как красиво и привычно звучат эти рифмы! Почему ей надо мучиться с венгерским, когда она так свободно и правильно говорит на родном языке.

…Книга, выпав из рук, глухо шлепнулась на матерчатый коврик перед диваном, и Жанетта потянулась за ней, мигая отяжелевшими веками. Тетя Вильма не любит, когда племянница спит днем. Неодобрительно относится она и к тому, что Жанетта валяется среди бела дня на кушетке. Девочка неохотно поднялась и, устроившись у столика, стала лениво перелистывать книгу в поисках фотографий Аттилы Йожефа. Может, вот он — этот мальчик, остриженный ежиком? Или вон тот укутанный в платок малыш, что скрючился в уголке телеги?..

Может быть, дальнейшее объяснит, что такое трактир, вывеска, рюмка. Облокотившись на стол, Жанетта стала читать совсем медленно. Нет, не получается, напрасны все усилия!

Она опустила голову на руки и даже не обернулась к вошедшей тете Вильме.

— А ну-ка, просыпайся, девчурка! — раздалось громогласное приветствие. — Ах ты, маленькая соня!

Жанетта сердито стукнула кулаком по столу и, размазывая по лицу слезы, закричала:

— Соня! Ну, а это еще что такое — «соня»? Не говорите вы мне, пожалуйста, одни только непонятные слова, я француженка и…

Тетя Вильма уже привыкла к постоянной смене настроений племянницы. Она понимала, что причиной этому не минутные капризы, а какая-то душевная ломка. Непоколебимо спокойная, она стояла на пороге.

— Знаю я, что ты «француженка». Но как же мне говорить с тобой, девочка, если меня только венгерскому языку выучили? Сонями называют тех, кто много спит… Ну, оставила ты что-нибудь Вильме на обед?

Жанетта бормотала что-то невнятное, но тетя Вильма уже направилась к кухне. Тогда девочка схватила книгу и яростно замахала ею перед самым носом тети Вильмы:

— Зачем вы купили мне книги? Очень они мне нужны! Моя бабушка стирает да убирается без конца у этого инженера Курца и все-таки не может купить даже такой чепухи. Так, тетя Вильма, так вы думаете, да?! Мадам Курц, чтоб ей лопнуть, из бедной бабушки все соки выжимает!

Ну что за зверек! Вот опять что-то обидело ее, показалось оскорбительным и толкнуло на эту несправедливую вспышку, хотя не пройдет и нескольких минут, как ей будет стыдно за все, что она здесь наговорила, и больше всего будет хотеться, чтобы ничего этого не было… И что это за книга, которой она размахивает, как сумасшедшая? Тетя Вильма вошла в комнату и решительно остановила махавшую в воздухе руку Жанетты.