Аттиле Йожефе. Вспомни, как много он учился. Во всем себе отказывал, жил впроголодь, а книги покупал и в университете учился. Любопытно, зачем ты читаешь, если прочитанное ничему тебя не учит?

Эржи выражает свои мысли точно и ясно, как взрослая, и проживи Жанетта хоть тысячу лет, никогда ей не догнать Эржи. Нужно собраться с мыслями, чтобы ответить Эржи. А то опять начнет: «Эх ты, глупышка…» Наконец Жанетта сказала:

— Аттила Йожеф был поэтом. А поэтам нужно много учиться — ведь они обо всем пишут.

— И ты тоже можешь стать поэтом. Или инженером, или учительницей.

Жанетта горячо запротестовала и откинулась назад так резко, что ударилась головой о стенку. Пощупав рукой затылок, она сказала:

— Учительницей? Инженером? Ни за что!

— Ну, кем же ты будешь?

Жанетта вдруг смутилась, положила руки на колени и, раскачиваясь, ответила:

— Это неважно… Я еще не знаю… Но для этого вовсе не нужно много учиться.

— Ну уж не говори, теперь нет таких профессий, где не нужно образование, — заметила Эржи и сердито хлопнула Жанетту по колену: — Ты что, не можешь сидеть спокойно? Все время вертишься… Значит, ты все-таки знаешь, кем будешь, только скрываешь? Нечего сказать, хороша подружка!

Жанетта покраснела и тихо забормотала:

— Да я не потому… не подумай, Эржи… но я в самом деле не могу сказать, а то все узнают, и мне будет стыдно…

Эржи в изумлении уставилась на нее:

— Что ты городишь? Тебе будет стыдно? Уж не живодером ли ты собираешься стать?

— Живодером?

— Наверно, живодером! Говори, Аннушка, или я сейчас же уйду. Самому близкому другу не доверяет! А еще пионеркой называешься!

Жанетта очень расстроилась. Еще недавно она пренебрежительно сказала бы: «Ну и уходи… Подумаешь, больно надо…» Но она хорошо знала: если Эржи уйдет, ее не воротишь. Да Эржи и права: раз дружишь, значит надо доверять. А пионерская дружба, о которой Эржи часто говорит, — это то же, что глубокая, многолетняя дружба отца с Лораном Прюнье. Да, в конце концов, нужно же когда-нибудь открыться! Эржи такая умная и так много знает… И потом… уж лучше сказать ей, чем тете Вильме. Ведь тетя наверняка пришла бы в ужас от ее планов и тотчас же написала бы отцу…

Жанетта закрыла глаза, откинулась к стенке и тихим, дрожащим голосом спросила:

— А ты никому не расскажешь?

Но Эржи не дала такого обещания; удивленно посмотрев на трагическое лицо подружки, она ответила своим обычным, решительным тоном:

— Смотря что.

— Нет, ты поклянись!

Эржи засмеялась, и ее звонкий смех был таким резким контрастом таинственному шепоту Жанетты:

— Чем поклясться? Если мне понравятся твои замыслы, не скажу никому; а если ты собираешься сделать какую-нибудь глупость, то я обязана… Ну говори же, Аннушка, нечего разыгрывать драму!

Жанетта вдруг вскочила, выпрямилась, как отважный пловец, готовый прыгнуть вниз головой в ледяную воду. Решительным, изменившимся голосом она сказала:

— А почему бы и не разыгрывать? Дело в том… Я буду артисткой!

— Артисткой?

— Да!

На мгновение воцарилась мертвая тишина, и вдруг раздался такой звонкий хохот, что задребезжала дверца железной печурки; пружины кушетки заскрипели от резких движений Эржи. Жанетта никогда еще не видела, чтоб ее подруга смеялась таким безудержным, детски веселым смехом. Она удивленно посмотрела на Эржи и бросила с некоторой обидой:

— Ну?

Эржи вскочила, побежала в прихожую к вешалке с узким зеркалом и достала из кармана своего пальто носовой платок. Из ванной послышался голос тети Вильмы:

— Кто там плачет?

— Никто, тетя Вильма! Мы хохочем.

— Это хорошо!

Эржи вернулась в комнату, где Жанетта все еще сидела в оцепенении, словно статуя, олицетворяющая беспомощность и разочарование. Эржи поспешила сесть рядом с ней. Она высморкалась и постаралась сделать серьезное лицо, но каждая жилка в нем дрожала от сдерживаемого смеха. Эржи совсем не хотела обидеть Жанетту, но никак не могла справиться с собой, и, сколько ни закрывала рот носовым платком, из груди все вырывался смех, скорее похожий на стон.

— Не сердись, — сказала Эржи, — ведь я… думала, что ты живодером хочешь быть… вот и не могу удержаться, но ты… ты с таким трудом согласилась сказать… я и в самом деле ждала чего-то ужасного…

Жанетта не шелохнулась и ничего не ответила. Наконец Эржи успокоилась, взяла худенькую руку подружки и так ласково погладила ее своей узенькой ладонью, что у Жанетты сразу же пропало чувство обиды.

Радуясь, что трудное признание уже сделано, она подвинулась поближе к подруге и вопросительно посмотрела ей в лицо.

— Какая я глупая! Могла бы и сама догадаться! — сказала будущий врач. — Но разве я могла подумать, что это страшная тайна и что об этом никому нельзя говорить!

Жанетта предостерегающе погрозила пальцем:

— Ты ведь обещала!

— Ничего я не обещала. Нет, право, я никак не ожидала! Значит, вместо того чтобы радоваться своим способностям, ты… — Эржи пристально посмотрела на Жанетту и добавила с укоризной: — Ну, а я-то… куда же я смотрела? Конечно, ты прирожденная артистка! Это ясно…

Они сидели, прижавшись друг к другу. Жанетта разрумянилась от волнения, и ей казалось — сердце у нее бьется где-то в горле. Заикаясь, она спрашивала:

— Неужели ты и в самом деле думаешь?.. Поклянись… Но почему ты уверена?

— Ты хорошо декламируешь. Голос у тебя богатый… и всякие мины можешь строить. И лицо у тебя такое… Я, например, по твоему лицу всегда знаю, о чем ты думаешь, Аннушка… Подожди, ведь это очень серьезное дело. А ты еще говорила, что выбрала себе такую профессию, для которой не нужно много учиться!

— Разумеется, не надо! Я ведь знаю, как там.

— Ну как?

Теперь