– Думаешь, мы сходим с ума? – серьезно спросил Левий.

– Не знаю, но судя по тому, что рассказал Лаялс Кинсли, и тому, что я прочел в дневнике Рема, по-моему, ваш друг священник – прямое этому доказательство.

– Считаешь его безумцем?

– Считаю, что он просто очень сильно хотел поверить и находил свою веру там, где на самом деле ее не было. Все свое детство я провел в этом доме, и знаете, что я понял? Злу нет до нас дела, пока мы сами не начинаем искать его. Порой мне кажется, что если построить свою жизнь так, чтобы каждый день был наполнен чем-то полезным, а в голове не оставалось места для пустоты и меланхолии, то зло, будь то настоящее или выдуманное, никогда не поселится там.

– Но мы не можем, – неожиданно серьезно сказала Кэнди, и новый приступ кашля согнул ее пополам.

* * *

Рой спал. Дождь шелестел по крыше. Рассвет был хмурым. Глаза Кристин – открыты. Под одеялом грудь и нагота. Немного боли в голове от выпитого, но мысли трезвы…

Кристин оделась. Рой открыл глаза.

– Уже уходишь?

– Да.

– К нему?

Молчанье…

«Эксплорер» давит грязь. Дорога. Дом мадам Леон. Маккейн…

* * *

Дверь открыл Брэдли.

– Он здесь? – спросила с порога Кристин.

– Да.

– У себя?

Брэдли указал на закрытые двери в картинную галерею.

– Дня два уже там.

– Я хотела…

– Я знаю, – Брэдли взял ее под руку. – Пойдем, я дам тебе его одежду.

– Он что, там голый?

– Спускался голым, а в залах нет одежды… Ты же знаешь…

Они поднялись наверх в комнату Маккейна. Брэдли открыл шкаф.

– Возьми, что нужно.

– А что он любит?

– Возьми, что любишь ты.

Кристин выбрала светлые джинсы, рубашку и черную футболку – то, во что был одет Маккейн, когда она увидела его впервые.

– Брэдли, – тихо позвал женский голос из темноты.

– Ты что-то сказал? – спросила Кристин.

– Нет, – Брэдли подошел к окну. – Спускайся вниз. Ты знаешь, где его найти.

– Мне дверь закрыть?

– Как хочешь…

Звук шагов… И тишина. Лишь тучи черные метаются по небу, да ветер бьется в окна, объявив войну теплу за ними… И снова голос:

– Брэдли?

– Я здесь, Ламия.

– Ты скучал по мне?

– Не больше, чем по тем, кого не знаю.

– Ах, Брэдли! – тень вздрогнула. – Прошу, не мучай же меня.

– Исчезни с глаз долой.

– Я отпустила Смита.

– Что с того, его не знал я.

– Он человеком был… Его спасла я и нашла любовь в глазах той девушки, что за него меня просила.

– Я не прошу.

– Но жизнь моя принадлежит тебе.

– Мне не нужна она.

– Но может быть, другим придется кстати?

– Ты не спаситель.

– Верно. Я служу тебе. Меня твой прадед создал, и служила я его гордыне, но ты другой. Понять пыталась долго я, что хочешь ты…

– Внизу есть женщина… Рак легких. Сможешь ты ее спасти?

– Смогу.

– Еще одна… Безумная…

– Ты жизни хочешь им иль смерти мне?

– Все понемногу.

– Вы люди странные…

– Так ты спасешь их?

– Да, но стоить это будет жизни мне.

– Тогда не жди.

– Не пожалеешь?

– Нет.

– Так больно понимать это.

– Ты просто демон.

– Да, – тень распадается. – А ты такой же, как и Брендс.

– Я не тщеславен.

– Нет. Твое тщеславие другое просто.

* * *

Кристин открыла двери.

– Ты? – спросил Маккейн.

– Не рад?

– Я видел мать свою, она сказала, что придешь ты.

– Я принесла одежду.

– Все так просто…

– Возьми.

– Дай руку.

– Я хочу сказать…

– Молчи! – целует в губы.

– Дай мне уйти.

– Ты хочешь?

– Нет.

Дрожат картины. Стекает краска с них, рисуя новый мир. Себила в нем средь персиков и буйства жизни.

– Я первой Евой стать могла бы, – говорит. – Но предпочла свою свободу, став гонимой.

Она обнажена. В глазах порок. Эдемский сад поет многоголосьем птичьим. Адам и Ева. Между ними спор. Он говорит: она служить должна ему. Она: с тобой равны мы. И улетает, к соглашенью не придя. Вослед ей ангелы летят и в Красном море вернуть пытаются. «Я не вернусь». «Тогда на Ад обречена отныне ты, страдать и сеять горе»…

Маккейн дрожит.

– Кристин, ты видишь?

– Нет.

Горят костры. Поют шумеры, воспевая демонов своих: Лилу, Ардат Лилит… Одна из них Себила… О ней традиции евреев: что она мужчиной овладеть помимо его воли может, родить детей ему. И потому Талмуд «Шабат» советует не ночевать одним им в доме… Адам и Ева в отлученье многих лет родили духов, дивов и лилит – здесь и Себила. А иудейский быт обрек Лилит вредительницей стать деторожденья. Как Ламашту. Считалось, что она у новорожденных кровь пьет, а Иова, назвал ее Саба – царица Змаргада… Но «Берешит рабба» сказал, что в прах она обращена была еще до сотворенья Евы. «Зогар» же уверяет: Самаэлева жена она и матерь демонов…

– Кристин, ты понимаешь?

– Нет.

– Легенды…

– Лишь то, что хочешь видеть ты.

– Возможно да.

– Давай уйдем.

– В тот мир?

– Здесь лишь картины.

– А как же моя мать?

– Она мертва. Но, если хочешь, я покажу тебе ее могилу.

– Правда?

– Да.

* * *

Когда двери в картинный зал открылись, Лаялс увидел за ними красную пустыню, невысокий холм и пять крестов под кроваво-красным небом. На одном из них висел Рем. На другом – Билли Брендс. На третьем Дэнни Маккейн.

– Твой крест ждет тебя, Лаялс, – сказал черный ворон.

И в этот момент адвокат увидел будущее. Пять крестов. Пять проклятых жизней. И на последних двух крестах висели он и Джейкоб Мак-кейн. И это был Ад. Их Ад, который они создали для себя сами.