Более сомнительной оказалась тактика, которой придерживался (или был вынужден придерживаться) коллега Юлия Цезаря, консул 59 г. до н. э. Марк Кальпурний Бибул, стойкий оппонент многих проектов Цезаря. Подвергшийся угрозам со стороны приверженцев Цезаря, которые воспользовались привычным римлянам инструментом для выражения недовольства – экскрементами, Бибул сделался затворником в собственном доме, и у него не было возможности обычным способом выражать свое несогласие. Тогда он, запершись дома, стал рассылать объявления о своих «наблюдениях за небесными знамениями». За этим стояли определенные религиозные и политические представления: вера в поддержку богов лежала в основе римской политики. Это было важнейшей аксиомой: ни одно политическое решение не могло быть принято при неблагоприятных предзнаменованиях. Тем не менее «наблюдения за небесными знамениями» вовсе не задумывалось в качестве средства бесконечной политической обструкции. Сторонники Цезаря обвинили Бибула в незаконном манипулировании религиозными предписаниями. Этот вопрос так и не был решен окончательно. Типичный исход для характерных в ту пору трудностей и неопределенностей, когда приходилось приспосабливать старые правила для решения новых проблем: на долгие годы статус всех публичных дел, совершенных в 59 г. до н. э., оставался неясным. В конце 50-х гг. до н. э. Цицерон еще сомневался в законности усыновления Клодия и выдачи земель под поселения для помпеевых ветеранов. Были ли законы приняты надлежащим образом? Возможны были самые разные точки зрения.

Наиболее актуальная политическая проблема исходила, однако, не изнутри Рима, а извне: от Цезаря из Галлии. Он покинул Италию в 58 г. до н. э., получив командование на пять лет, которое ему продлили потом еще на пять лет в 56 г. до н. э. Его горячо поддерживал Цицерон, по крайней мере публично, твердя о галльской угрозе примерно так же, как ранее предупреждал об опасном Митридате. Семь томов «Записок о Галльской войне» Цезаря с описанием этих кампаний, отредактированная версия отправляемых в Рим официальных ежегодных донесений с фронта, начинаются со знаменитого бесстрастного вступления: «Gallia est omnis divisa in partes tres» – «Галлия по всей своей совокупности разделяется на три части».[55] Эти «Записки» можно поставить в один ряд с сочинением Ксенофонта «Анабасис» (или «Восхождение», если буквально перевести название с греческого). Ксенофонт описывает свои подвиги во время похода с армией наемников в IV в. до н. э., и эти подробные свидетельства участника событий являются единственным сохранившимся источником о военном деле того времени. «Записки» Цезаря нельзя назвать абсолютно нейтральным документом. Цезарь очень ревностно относился к своей общественной репутации, и его сочинение – это тщательно подобранные оправдания действий и демонстрация военного мастерства. Но это еще и ранний образец того, что сейчас можно было бы назвать империалистической этнографией. В отличие от Цицерона, который в своих письмах из Киликии не выказал никакого интереса к местной жизни, Цезарь очень увлекся наблюдениями за иноземными обычаями, в том числе он описывает и манеру пить, «варварский» запрет вина у некоторых племен и религиозные ритуалы друидов. Цезарь делился типично римским отношением к людям, которых он не очень хорошо понимал, но при этом его текст до сих пор является точкой отсчета в современных дискуссиях о культуре доримской Северной Европы. Парадокс в том, что это была культура, которая безвозвратно поменялась с его приходом.

Читая между строк «Записки» Цезаря, любой может увидеть, как давний римский страх перед северными варварами и желание Цезаря превзойти всех в ратной славе определяли боевые действия в Галлии на протяжении десятилетия. В результате на Севере Цезарь присоединил к Риму больше территорий, чем Помпей на Востоке. Ему удалось пересечь водоем, который римляне называли «океаном», отделявший известный мир от огромного неизвестного мира, чтобы высадиться ненадолго на далеком экзотическом острове Британия. Это была символическая победа, ее громко обсуждали на родине, даже Катулл упомянул об этом в стихотворении, описывая свое желание посетить места «Где оставил память великий Цезарь,/Галльский видел Рен и на крае света/ Страшных бриттанов».[56]

Своими кампаниями Цезарь заложил основы политической географии современной Европы, по ходу дела раскидав по региону около миллиона трупов. Было бы неверно представлять себе галлов невинными миролюбивыми племенами, грубо растоптанными легионерами Цезаря. В начале I в. до н. э. греческий путешественник Посидоний заметил у входов в дома галлов прибитые гвоздями головы врагов. Хотя сначала он почувствовал отвращение к этому зрелищу, но потом привык, сообщает Страбон. Галльские наемники пользовались большим спросом в Италии, пока римская власть не положила конец их бизнесу. Тем не менее массовые убийства всех, кто оказался на пути у Цезаря, даже некоторым римлянам были не по нутру. Катон, движимый, несомненно, враждой к Цезарю, соединил партийные интересы с гуманными мотивами и настоятельно советовал предать Цезаря суду тех племен, чьих женщин и детей он лишил жизни. Плиний Старший, попытавшийся позже определить число жертв Цезаря, обвинил его, на удивление современно, «в преступлении против человечности».

Всех волновал вопрос, что будет, когда Цезарь покинет Галлию, и как со всей той властью и богатством, которые он сконцентрировал в своих руках за десять лет, начиная с 58 г. до н. э., он впишется в рутину политической жизни Рима. И, как обычно, римляне дискутировали на эту тему с исключительно юридической точки зрения. Возникали суровые споры и технические разногласия по поводу точной даты прекращения полномочий военачальника, спорили, вправе ли Цезарь сразу же занять в очередной раз должность консула. Даже небольшой период частной жизни в промежутке между должностями открывал возможность судебного преследования, в частности по поводу сомнительной законности действий Цезаря в 59 г. до н. э. По одну сторону баррикад стояли те, кто, исходя из личного интереса или принципиальных соображений, стремился обуздать Цезаря, с другой стороны стояли Цезарь и его приверженцы, которые настаивали, что такая процедура унизительна: dignitas полководца – характерно римская смесь влиятельности, престижа и уважения – будет задета. Подспудный вопрос был до грубости прост. Захочет ли Цезарь, имея более чем 40-тысячную армию в своем распоряжении и находясь всего в нескольких днях пути от Италии, последовать примеру Суллы или Помпея?

Сам Помпей осторожно оставался в стороне почти до окончательного столкновения и в середине 50 г. до н. э. все еще искал для Цезаря достойную стратегию. В декабре того же года сенат принял большинством голосов (370 против 22) постановление, чтобы Цезарь и Помпей одновременно сложили с себя командование. Помпей оказался в Риме в этот момент: хотя с 55 г. до н. э. он был наместником Испании, но благодаря очередному своему изобретению исполнял обязанности дистанционно, через заместителей – этот беспрецедентный механизм затем стал обычным явлением при императорах. Бессилие сената в тот момент явно выразилось в том, что Помпей даже не отреагировал на это принятое подавляющим большинством решение, а Цезарь после еще нескольких раундов бесплодных переговоров вступил в Италию.