Обосновывая свою точку зрения о передаче командования Помпею, Цицерон указывал на его молниеносный успех в предыдущем году по освобождению Средиземноморья от пиратов, когда народное собрание наделило его широчайшими полномочиями. Пираты в античное время были, с одной стороны, реальной повсеместной угрозой, а с другой – полезным жупелом, они становились воплощением любых страхов, примерно как сейчас на эту роль назначаются «террористы»: на практике «пиратами» мог оказаться и флот государства-изгоя, и мелкие работорговцы. Помпей избавился от пиратов за три месяца (видимо, не так уж они были страшны). Свой успех он закрепил политикой переселения, необычно «продвинутой» как для античного, так и для современного мира. Он наделил экс-пиратов небольшими землевладениями на достаточном расстоянии от побережья, где они могли прожить честным трудом. Даже если некоторые из них преуспели не лучше, чем сулловы ветераны, один из тех, кто сумел с толком начать новую жизнь, стал персонажем поэмы Вергилия о сельских трудах «Георгики», написанной в конце 30-х гг. до н. э. Старик мирно обосновался возле Тарента в Южной Италии и превратился в опытного садовода и пчеловода. Его пиратское прошлое осталось позади; вместо этого: «Малость все ж овощей меж кустов разводил он, сажая / Белые лилии в круг с вербеной, с маком съедобным, – / И помышлял, что богат, как цари!»[51]

Главный довод Цицерона тем не менее состоял в том, что новые проблемы требуют новых решений. Митридат угрожал доходам от торговли, налоговым поступлениям и жизни римлян, обосновавшихся на Востоке. Эта ситуация требовала новых подходов. За два века завоеваний римская традиционная система магистратур претерпела множество изменений, пытаясь приспособиться к управлению заморскими провинциями и обеспечить империю кадрами. Число преторов, например, увеличилось до восьми во времена Суллы. Появилась постоянная практика, когда римляне отправлялись в заморскую провинцию на год или два в качестве проконсулов и пропреторов (pro по латыни значит «вместо») после пребывания в течение года на выборной должности в Риме. Однако эти должности замещались случайным образом и на краткий срок, а перед лицом опасности, подобной той, которую представлял собой Митридат, Риму требовался самый лучший полководец, получивший командование на длительный срок и над всей территорией, которой могут коснуться военные действия, свободно распоряжающийся солдатами и финансами.

Разумеется, назначение Помпея вызывало и протест. Помпей был решительным и амбициозным нарушителем правил, он уже успел отменить многие условности римской политики, на которых традиционалисты продолжали настаивать. Будучи сыном «нового человека», он завоевал известность на военном поприще, воспользовавшись нестабильностью 80-х гг. до н. э. Когда ему было еще двадцать с небольшим, он сколотил три легиона из своих клиентов и арендаторов, чтобы принять участие в сражениях на стороне Суллы, и вскоре был награжден триумфом за преследование противников Суллы и недружественных князьков в Африке. Как раз тогда он заработал свое прозвище «молодой палач» (adulescentulus carnifex), что вовсе не стоит понимать как enfant terrible. Он еще не занимал никакой должности, когда ему сенат передал командование в Испании на длительный срок для борьбы с мятежным римским полководцем, который вместе с большой армией перешел на сторону туземцев: такие эпизоды нередко омрачают жизнь обширных империй. Достигнув и здесь успеха, Помпей добился консульства в 70 г. до н. э. в возрасте всего 35 лет, при этом он пропустил все необходимые ступени младших магистратур, грубо нарушив незадолго до этого принятые Суллой правила прохождения лестницы должностей. Он настолько был не в курсе того, что и как происходило в сенате, собрания которого ему как консулу надо было вести, что обратился за помощью к образованному другу, который написал ему руководство по сенатской практике.

В речи Цицерона можно отыскать некоторые намеки на имевшиеся возражения против назначения Помпея. Огромное значение оратор придает непосредственной опасности, исходящей от Митридата. Он предупреждает, что приходят «ежедневно письма из Азии», в которых говорится, «что целый ряд сел в Вифинии, обращенной… недавно в провинцию, истреблен пожаром».[52] При этом находились отдельные люди, которые допускали, что Цицерон делал из мухи слона, чтобы передать Помпею новые огромные полномочия. Несогласные не смогли взять верх, хотя им могло казаться, что их возражения не столь уж необоснованны. В последующие четыре года в соответствии с новыми полномочиями Помпей приступил к перекройке карты восточной части Римской империи, от Черного моря на севере до Сирии и Иудеи на юге. Конечно, он не смог бы все это проделать один; ему, вне сомнений, помогали сотни друзей, подчиненных, рабов и консультантов. Но перекройку карты в тот период отнесли полностью на его счет.

Его власть отчасти выросла из успешных военных операций. Митридат был быстро выдворен из Малой Азии в Крым, а позже свергнут одним из сыновей и завершил жизнь самоубийством. В Иерусалиме римляне благополучно взяли крепость, где два соперника оспаривали первосвященство и царский титул. Но более мощным источником власти было продуманное сочетание дипломатии, запугивания и хорошо подготовленного применения силы. Помпей тратил месяцы на превращение центральной части Митридатова царства в провинцию под прямым правлением Рима, выравнивая границы соседних провинций, основывая десятки новых городов и приучая местных монархов к покорности в «старом стиле».

Во время триумфа в 61 г. до н. э. после возвращения в Рим и одновременно на свое сорокапятилетие, что совпало неслучайно, Помпей, говорят, надел плащ Александра Македонского. Где он нашел эту подделку или часть маскарадного костюма, неизвестно. И ему вряд ли удалось провести толпу проницательных римских наблюдателей, которые не менее скептично отнеслись к подлинности плаща, чем мы. Но, похоже, Помпей позаимствовал не только прозвище «Великий», но и притязания на покорение огромнейшей империи. Некоторые римляне были потрясены, другие отнеслись с недоверием к этому зрелищу. Плиний Старший, писавший через сто лет после событий, особо порицал идею Помпея заказать изображение своей головы целиком из жемчуга как «поражение умеренности и триумф роскоши». Но это еще не все. Это празднование было мощнейшим выражением территориальных претензий Рима и первым покушением на мировое господство. На одном из трофеев, который несли во время процессии, возможно, в виде земного шара, была надпись, гласившая: «Это трофей всего мира». В римском храме была установлена памятная плита с надписью, перечислявшей все достижения Помпея и, быть может, чрезмерно оптимистически воздававшей ему хвалу: он «расширил границы империи до пределов Земли».

Помпей вполне может считаться первым римским императором. За ним, правда, закрепилась репутация человека, который в конце концов стал сторонником Республики и защищал ее от все возраставшей власти Цезаря: таким образом он выступал оппонентом императорского правления. Но стиль его поведения на Востоке и почести, которыми его щедро наделяли (или он сам их режиссировал), предопределили многие существенные элементы образа и статуса римских императоров. Может даже показаться, что формы и символы имперской власти, ставшие нормой в Италии и Риме при Юлии Цезаре и еще более при его внучатом племяннике императоре Августе, имели прототипы в управлении провинциями.