Но на следующий день, когда Валериан Генрихович решил устроить себе незапланированный выходной, его неожиданно вызвал к себе шеф. И сделал это таким тоном, что стало ясно – отнюдь не для продолжения банкета.

Сексапильная секретарша встретила Валериана Генриховича с богатой палитрой чувств на лице. Она округляла глазки и вытягивала губки куриной гузкой, что должно было сообщить примерно следующее: что-то случилось, шеф сам не свой, как с цепи сорвался, что-то горит, или затопило, или оползень, но она ничего не знает, и сориентировать не может, и от количества шоколадок это не зависит, а то, что она их регулярно берет, еще не значит, что она все должна знать и всех спасать, то ли от наводнения, то ли от пожара. Ну, и дальше по кругу. «Дура!» – беззлобно подумал помощник Пал Палыча и привычно полюбовался ее формами. Душа секретарши вываливалась из декольте, что очень ей шло.

Валериан Генрихович, как и положено серому кардиналу, зашел в кабинет к Пал Палычу вкрадчивой походкой душеприказчика.

– Звали, Пал Палыч? – Его глаза излучали готовность помочь, но не имели ничего общего с блеском альтруизма. Он помогал только на взаимовыгодной основе, чем вызывал уважение своего шефа.

– А то? Еще как звал!

– Что-то случилось? Экстренное?

– Про экстренное не знаю, врать не буду. Но жизнь нам это попортить может по самое жалостливое ее состояние. Ты у нас мужик мозговитый, в тебе мозгу, как в хорошей мозговой косточке, так вот и пораскинь им. Тут с депутатским мандатом катавасия обернулась. Такой нам компот жизнь подсуропила, мама не горюй.

И Пал Палыч широким жестом указал на кожаные кресла у окна в знак того, что разговор будет небыстрый. Кресла были такие разлапистые, будто их делал великан-людоед. Эти кожаные уродцы словно заглатывали людей, оставляя на поверхности их торчащие коленки и растерянные взгляды. Неподготовленный собеседник, оказавшись в таком положении, чувствовал себя деморализованным и подавленным, непременно сбиваясь на просительную интонацию. Пал Палыч умело пользовался этим свойством кресел, усаживая туда собеседников, которых подозревал в предосудительных мыслях о собственном достоинстве. Достоинство в этом кабинете принадлежало только ему, Пал Палычу, и никому больше. Сам же Пал Палыч предпочитал сидеть на приставленном к собеседнику стуле, сохраняя величественную позу повелителя кресел. А заодно и партии.

И только Валериан Генрихович, этот «гуттаперчевый мальчик», умудрялся устроиться в коварном кресле, сохраняя осанку и осознание своей незаменимости. «Вот сволочь», – беззлобно подумал Пал Палыч о своем помощнике. «Сволочь» в его определении не было ругательным словом, а скорее являлось обобщенным понятием, сводящим воедино такие свойства натуры, как изворотливость, чутье и пронырливость. Словом, он уважал Валериана Генриховича.

– В чем проблема? Что стряслось? – участливо, но тактично, сохраняя дистанцию, спросил помощник.

– Помнишь ту историю с тем… Ну сыр еще делает… Он типа деньги занес в партийную кассу. Ну?

– Помню. Игорь Лукич его звать. Серьезный бизнесмен и, говорят, неплохой мужик.

– Все они неплохие, когда спят зубами к стенке. Принесла его нелегкая на нашу голову.

Помолчали. Пал Палыч собирался с мыслями, а Валериан Генрихович терпеливо ждал, понимая, что это дело небыстрое.

– Короче, осечка вышла. Тут такое дело… Нам сверху дали понять, что не место ему в наших славных рядах. Он начнет одеяло на коров тащить, а там уже и так все по швам трещит, одеяло не выдержит, все сговорено, кому и как этим одеялом укрываться. На коровьи хвосты не натягивается, потому что не резиновое. И вообще, бюджет не попона, чтобы им коровьи зады покрывать. Короче, пришла вводная, чтобы его бортануть.

– Прямо так и сказали?

– Ты, Валериан Генрихович, сегодня поглупел на радостях, что ли? – недовольно буркнул Пал Палыч. Он не любил, когда ему задают уточняющие вопросы. В этом он находил подтверждение того, что его речь не вполне ясная, о чем он и сам втайне догадывался.

Помощник затейливо извинился:

– Да уж, повод для радости у нас определенно есть. Такого исторически ощутимого перевеса наша партия еще не получала.

– Еще бы! Партия победила на выборах с разгромным счетом. Потому что народ не обманешь, он сам кого хочешь обманет.

Повисла пауза, в течение которой оба собеседника пытались найти в этой сентенции глубокий смысл. Бросив это неблагодарное занятие, Пал Палыч продолжил:

– Меня наверх вызвали для торжественного поздравления, честь по чести. А потом речь о портфелях в Думе зашла. Кого на какой комитет поставим возглавлять и прочее. Слово за слово, я чувствую, что-то не то, не туда разговор протекает. Что-то долго мы на месте топчемся. Потом раз, и ясность пришла. Дескать, хорошего кадра мы нашли, Игоря Лукича. Он мужик принципиальный, активный, за дело болеет, как ребенок скарлатиной. Ради сыра чокнутым стал, спит и видит, как коровам хвосты крутить. Но только у нас, кроме коров, еще свиньи и куры есть, и у них свои генералы имеются. И свиньи с курями стали нашим национальным достоянием. И обижать их генералов негоже, не затем они достояние ковали. Улавливаешь?

Валериан Генрихович подтвердил умными глазами, что все улавливает и можно продолжать.

– Тут я все понял, прозрел на все сто. Говорю, не факт, что он пройдет. Еще надо тщательно голоса посчитать, все протоколы счетных комиссий сверить, короче, несу чушь, как какой-нибудь демократ вшивый, а сам внимательно смотрю на реакцию. А реакция положительная, как тест на беременность! И мне так вежливо говорят, что демократия и прозрачные выборы превыше всего, что если кто-то, например Игорь Лукич, не пройдет, то с огромным сожалением придется это признать. Против демократии не попрешь. Она сама кого угодно к стенке припрет. Все! Сошлось! Бортануть твоего Игоря Лукича задание дали. Чего бы они демократию всуе поминали?

Валериан Генрихович согласился с таким прочтением ситуации. Его правый глаз выразил восхищение прозорливостью шефа, а левый отразил интенсивный мыслительный процесс в поисках способа выполнить это трудное задание.

– Короче, выпускай своего Савраскина назад в Думу, потерпим его морду лица. В какой-нибудь комитет по искусству засунем его, и пусть там масонские знаки в фильмах ловит. Деньги только верни этому сыроделу, а то вони не оберемся.

Пал Палыч встал, давая понять, что разговор окончен. Но встал игриво, что категорически не вязалось с его грузной фигурой. Это означало, что завершилась только деловая часть разговора, и им предстоит перейти к завершающей стадии, с коньячком и анекдотами. И то и другое было у Пал Палыча в неисчерпаемом количестве.

Однако Валериан Генрихович не последовал за шефом. Погруженный в кресло и в думы, он сосредоточенно молчал. Пал Палыч нетерпеливо оглянулся.

– Ну? Ты как? Чего завис?

– Проблема, однако, – односложно ответил помощник.

– Ну?

«Баранки гну», – хотелось ответить узнику кресла. Шеф его раздражал. Но раздражение за долгие годы совместной работы приобрело хроническую форму, поэтому он научился с этим жить, не особо мучаясь.