– Что ты имеешь в виду?

– Я просто не понимаю, что… – начинаю я, но не знаю, как продолжить. Все, что сейчас нужно, это завязать разговор. – Ты следил за мной. Ты слал эсэмэски. Цепочка в ее руках привела меня к тебе. Ты мог бы сделать это иным способом.

– Каким именно?

– Я не знаю, может… Выбрав что-то более безопасное. Не знаю. То, что ты сделал, никогда не навлекло бы на меня достаточно подозрений. И, похоже, что ты все это тщательно спланировал. Для меня это не имеет никакого смысла. Ты просто пытался разрушить мою жизнь? Я не понимаю.

– У меня нет ответа, – говорит Грим и смотрит на меня блуждающим взглядом. – Не могу объяснить. Для меня все предельно ясно.

– Но только для тебя.

– Насрать, больше никого это и не касается.

– Я уже действительно начинаю в это верить.

– Что ты хочешь сказать?

Я делаю глубокий вдох. Голова раскалывается.

– Помнишь праздник на спортивной площадке? – спрашиваю я.

– Что?

– Перед выходными, после которых она умерла, на спортивной площадке было какое-то празднование.

– Ааа, да…

– Все, что ты тогда сказал о Юлии и о вас… напугало меня. Я почему-то очень сильно испугался. Не помню, боялся ли я тебя до этого – по крайней мере, мне так не кажется; думаю, что это было впервые. Именно это заставило меня подойти к Тиму по дороге домой. И именно это заставило его… да, сделать то, что он сделал. Этого никогда не случилось бы, если б ты не так опекал ее, если б не предпринимал таких отчаянных попыток все сохранить, как есть. – Я напрягся, чтобы не отводить взгляда. – Ты виноват в ее смерти. Не я. Ты сам виноват в том, что твоя жизнь стала такой. Не я в этом виноват. Если забираешь чью-то жизнь, то должен отдать и свою, так ты писал.

Грим смотрит на меня пустым взглядом, а я думаю о том, сколько времени прошло, и о чем он размышляет.

– Ошибаешься, – отвечает он.

– Не понимаю, как ты смог зайти так далеко, только для… для чего? Только для того, чтобы хоть что-то сделать? Я в это не верю. Это ничего не объясняет. Ты сам подталкиваешь себя к уничтожению. Все созданное тобою отправится с тобой же в ад. От тебя ничего не останется.

– Прекрасно, – выкрикивает Грим. – Лучше так. Не понимаешь? Ну и ладно! Не имеет значения. Все, что имело хоть какое-то значение, я уже давно потерял. Моя жизнь стала такой именно из-за этого.

– Почему для тебя так важно было убийство Ребекки Саломонссон? Почему ты просто не позволил ей пойти в полицию?

– Она это заслужила.

– Думаю, что ты делаешь это назло себе, а не мне. Ты отлично знаешь, что означало бы для тебя признать себя виновным в подстрекательстве. Так тебе ни за что не удалось бы уйти. Это не касается ни ее, ни нас. Это касается только тебя; это лишь означает, что у тебя нет другого выхода. Ты прекрасно понимаешь, что сам виноват во всем этом.

– Ты не прав! – снова вскликивает он и наклоняется, чтобы схватить косу Сэм.

В момент, когда он нагибается с протянутой рукой, держа в другой пистолет, я кидаюсь на него. Грим пытается приставить дуло пистолета к ее виску, но я плечом толкаю его в ребра, что заставляет его отшатнуться. Мы падаем. Подо мной лежит тяжелое костлявое тело Грима. Я снова чувствую запах его туалетной воды. Похоже, что он всегда пользовался именно такой. И запах пота. Только сейчас я понимаю, как сильно от него воняет.

Полулежа подо мной, он пытается схватить меня за волосы, пока я пробую выбить пистолет из его руки. Он отпускает меня и резко бьет в бок так, что удар перебивает дыхание. Затем молниеносно разворачивается. Он намного сильнее меня, но я уже почти сбил его с ног и жду смертельного выстрела в любой момент.

Он раздается. Грим случайно нажимает на спуск, и пуля пролетает надо мной. Краем глаза я замечаю, как натягивается тонкая веревка. На мгновение он застывает, прежде чем вытянуть шею. Кто-то взбирается на крышу.

Все происходит стремительно: черный тяжелый ботинок упирается в крышу, затем показывается нога. Кто-то пытается вскарабкаться наверх.

Я отталкиваю Грима и падаю на спину. Ударяюсь затылком и чувствую боль, отдающую в уши и плечи.

Грим стоит надо мною; дуло его пистолета похоже на черный бесконечный тоннель, за темнотой которого скрывается только такая же темнота. Я пытаюсь держать глаза открытыми и не моргать.

Выстрел похож на удар сердца. Звук странный, и даже не один, а целых два, следующих одновременно друг за другом. Почему-то Грим промахивается. Пуля попадает в бетон, рядом с моим ухом, я ощущаю сильную боль, все вокруг затихает. Я глохну на одно ухо. Грим застывает и хватается за руку, прежде чем ноги подворачиваются под ним от еще более мощного, гремящего звука, который сбивает меня с толку, так как я слышал его всего одним ухом.

Кто-то кричит – я не понимаю, кто. В мгновение ока Грим вскакивает на ноги и хватает меня за плечо, глаза его широко открыты и блестят. Я чувствую кислую и едкую смесь запахов его туалетной воды и пота. Не понимаю, что он пытается сделать, пока до меня не доходит, что он сейчас упадет, и я судорожно пытаюсь ухватиться за воздух. Он кидает в меня пистолет, тот пролетает мимо, за площадку. Край крыши врезается мне в грудь. Растянувшись во всю длину, я пытаюсь подобраться ближе к нему. Вытягиваю руки, хватаю его под мышку и за раненое плечо. Повиснув, он пристально глядит на меня, его перекошенное лицо окрашено в лилово-красный цвет. Грим сильно вцепляется в мою куртку, стянув ее так, что она душит меня.

– Отпусти, – шипит он. – Отпусти, я сказал.

Будто бы чувствуя, что проиграл, и я уже не упаду, он разжимает руку, и все, что в тот момент удерживает его от падения, – это я. Он слишком тяжелый и выскальзывает у меня из рук.

– Отпусти сейчас же! – орет он. – Дай мне упасть…

Я пытаюсь поднять его, затащить назад, но не выходит. Руки начинает сводить от судорог, дышать становится тяжелее. Здоровой рукой он пытается разжать мои пальцы. Ему это не удается, и он открывает рот и кусает меня за запястье.

Краем глаза я замечаю промелькнувшую и присевшую рядом тень. Две руки – черные рукава форменной одежды – протянулись между мной и Гримом, послышался голос, призывающий не отпускать его.

Грим прокусывает мне кожу, но раны я не вижу, зато его рот окрашивается в размазанный глянцево-красный цвет. Я ничего не чувствую, боли нет. Две руки хватают Грима и начинают вытаскивать на крышу.

– Нет! – кричит он; голос его кажется надтреснутым и пронзительным, будто бы он превратился в подростка. Эти слова Грим выкрикивает до тех пор, пока его голос не становится совсем невнятным и неразборчивым.

На одном из черных рукавов я замечаю золотистую вышитую надпись «ПОЛИЦИЯ».

В первом патруле, достигшем водонапорной башни, были совершенно не подходящие для этого дела люди: Дан Ларссон и Пер Лейфбю. Ларссон был отправлен из Ветланда на учебу в Стокгольм своим отцом, который был комиссаром полиции на пенсии. Он более не мог терпеть проделки своего сына в Ветланде, именно поэтому Ларссон и оказался в Стокгольме. Вдобавок ко всему, он еще и боялся высоты. Его напарник Пер Лейфбю, который, в отличие от Ларссона, был уроженцем Стокгольма, жил в Хаммарбю и не был расистом, но прославился тем, что открыто выражал мнение по поводу проблемы иммиграции. К тому же он боялся выстрелов.