Об этом же свидетельствуют и члены семьи Сталина в своих воспоминаниях. Дочь вождя Светлана Аллилуева пишет, что отец был потрясен смертью Кирова. В мемуарах она написала:

Сергей Миронович Киров был большим другом нашей семьи давно, наверное, еще с Кавказа. Знал он отлично и семью дедушки, а маму мою очень любил После маминой смерти (1933 г.) Киров с отцом ездили отдыхать летом в Сочи и брали меня с собой. Осталась куча домашних, безыскусных фотографий тех времен. Вот они передо мной: на неизменном пикнике в лесу; на катере, на котором катались вдоль побережья; Киров в сорочке, в чувяках, по-домашнему, отец в полотняном летнем костюме. Я сама помню эти поездки какие-то еще люди приезжали Я не помню. Но Киров жил у нас в доме, он был свой, друг, старый товарищ. Отец любил его, он был к нему привязан. И лето 1934 года прошло так же Киров был ближе к отцу, чем все Сванидзе, чем все родичи, Реденс, или многие товарищи по работе, Киров был ему близок, он был ему нужен...[659]

Мария Сванидзе, близкая подруга Надежды Аллилуевой, часто посещала дом Сталина даже после смерти Аллилуевой в 1932 г. В своем дневнике 4 ноября 1934 г. (менее чем за четыре недели до убийства Кирова) Мария Сванидзе записала:

После обеда у И[осифа] было очень благодушное настроение. Он подошел к междугородней вертушке и вызвал Кирова, стал шутить по поводу отмены карточек на хлеб. Советовал Кирову немедленно выехать в Москву. И. любит Кирова, и очевидно, ему хотелось после приезда из Сочи повидаться с ним, попариться в русской бане и побалагурить между делами, а повышение цен на хлеб было предлогом[660].

Несколькими днями позже Киров уже был в Москве:

Часов в 6-ть приехали И[осиф], Вася [сын Сталина] и Киров. Пошли пить чай наверх... Потом мужчины пошли играть на биллиарде и через 1 ч. поднялась суета, подъехала машина и стало ясно, что обедать они уедут на ближнюю дачу («Ивановка»). Когда он и Киров были уже одеты, они зашли в детскую проститься[661].

В августе 1934 г. Кирова снова пригласили провести отпуск со Сталиным в Сочи. К ним присоединился и Андрей Жданов[662]. По словам Молотова, после Кирова Жданов был у Сталина вторым любимым партийным руководителем, который принял на себя руководство ленинградской парторганизацией после убийства Кирова. Видимо, Сталин несколько опасался Ленинграда, как альтернативного Москве центра власти. Хорошо известна гордость ленинградцев за свой город: некогда он был столицей российского государства, а теперь ему присвоили имя самого Ленина. В этом городе была самая сильная оппозиция, и с ней трудно было покончить. Сталину в руководстве города требовался человек, на которого он мог полностью полагаться.

Возникали ли трения между Сталиным и Кировым?

Как сказано в гл. 3, нет никаких данных о том, что Киров был «умеренным» политиком. Он проводил соответствующую тому времени политику и всегда придерживался политической линии Сталина. Он не являлся таким уж независимым политиком и мало влиял на решения Политбюро, т. к. редко бывал на его заседаниях. Тем не менее Киров по отдельным вопросам мог не во всем соглашаться со Сталиным, и время от времени между ними могли возникать жаркие споры. В мемуарах Хрущев пишет, что однажды он слышал резкий разговор Сталина и Кирова[663]. Хрущев не приводит точную дату этого события; возможно, оно произошло в 1932 г. или немного позднее. Очевидно, что несогласие Кирова на заседании ЦК после XVII съезда партии в 1934 г. также могло вызвать гнев Сталина[664]. Однако значение таких эпизодов оценить правильно затруднительно[665]. Вряд ли стоит удивляться случайным разногласиям между Сталиным и его коллегами. Нет никаких доказательств того, что в дальнейшем отношения Сталина и Кирова ухудшились. Как уже упоминалось прежде, летний отпуск в 1934 г. они провели вместе.

Некоторые исследователи считают этот совместный отпуск коварной игрой Сталина: якобы тот хотел продемонстрировать свою благосклонность к Кирову непосредственно перед убийством[666]. Но это всего лишь домыслы. Нет никаких свидетельств, которые говорили бы в пользу такого утверждения, и версия об охлаждении в отношениях Сталина и Кирова является только слухом. Сталин и Киров были близкими друзьями на протяжении многих лет, и, по свидетельствам современников, они оставались друзьями до самого момента убийства.

В работах об убийстве Кирова часто называют три признака, которые якобы свидетельствуют о конфликте Кирова и Сталина. Во-первых, дело Рютина; во-вторых, избрание Кирова секретарем Центрального Комитета после XVII съезда партии; в-третьих, разногласия по поводу карточной системы (нормирования продовольственных продуктов).

Дело Рютина

Одна из наиболее часто упоминаемых историй, приводимых в качестве подтверждения конфликта между Сталиным и Кировым, — дискуссия, которая якобы возникла на заседании Политбюро по поводу казни Мартемьяна Рютина. Как уже говорилось в гл. 2 настоящей работы, Рютин составил два документа, в которых он жестко критиковал высшее партийное руководство и лично Сталина.

Мартемьян Никитич Рютин родился в 1890 г. и вырос в бедной семье в Сибири недалеко от Иркутска[667]. Он вступил в большевистскую партию в 1914 г., принимал активное участие в революции и Гражданской войне в Сибири и на Дальнем Востоке на стороне большевиков. В конце 1923 г. его вызвали в Москву, где вскоре назначили секретарем одного из райкомов партии. На XIV съезде партии в декабре 1925 г. он был в числе непримиримых противников «новой оппозиции», которой руководили Зиновьев и Каменев. Как и многие другие члены партии, он рассматривал фракционную деятельность в партии как наибольшую опасность. В то время он думал, что ее можно предотвратить, поддерживая сталинское ядро Центрального Комитета.

На следующем партийном съезде в декабре 1927 г. Рютин был избран кандидатом в члены ЦК. К тому времени он стал одним из наиболее заметных вожаков московской парторганизации. Он активно участвовал в совещаниях высших партийных органов — Политбюро и Оргбюро.

Но в начале 1928 г. Рютин начал возражать против некоторых аспектов проводимой партией политики, но при этом не перешел в бухаринскую «правую оппозицию». Он пытался взять на себя роль арбитра, чем вызвал недовольство Сталина. Вскоре его обвинили в оппортунизме и отстранили от работы в московской парторганизации. В дальнейшем его назначали на посты, не связанные с политическим влиянием, как это было прежде. В сентябре 1930 г. он был обвинен в подпольной пропаганде, распространении правооппортунистических взглядов, его исключили из партии. Немного позже Рютина арестовало ОГПУ, однако через пару месяцев его освободили. В 1932 г. он написал два документа, в которых резко критиковал политику партии и самого Сталина. Первый — «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» — являлся обширной программой на 167 страницах. Второй был не столь объемным и представлял собой манифест, адресованный «Всем членам ВКП(б)».