— А что она генетикой голову морочила? Как это понимать?

— Это с ее слов, с Кульбитиным был разговор. А вот почему? — Валабуев даже застонал от умственного перенапряжения. Так оно и бывает. Надорвешься не хуже, чем от лопаты. — Будто землю копаешь. — Сказал Валабуев, отирая лоб.

— Отсекайте лишнее, Сергей Сидорович. — Посоветовал Шварц. Он окончательно вошел в тему и помогал. — Так и самому недолго. Она с самого начала дурочку валяла.

— А то я не знаю. — Самолюбие Балабуева было задето. Он открыл ящик стола, показал трофей. — Если бы тебе к голове такое приставили?

— Потому и сочувствую. — Сказал Шварц.

— Ладно, отвлеклись. Представь, следующее. Что-то у них не сладилось. Но что? У этого Берестова бизнес свой. Причем здесь Кульбитин?

— Идите по начальству. И требуйте документы по музею.

— Не дадут. Скажут, не твое дело. Наше дело — убийцу найти и задержать.

— Но что-то они хотят, иначе бы давно списали, как нераскрытое. А тут, видите, Картошкина тряханули. (Шварц был в курсе.) А кто? Значит, там свое расследование.

— Знать бы, где. — Рассуждал неутомимый Балабуев. — Если так, Берестов отпадает. Он не меньше нас хочет с этой историей распрощаться. Кто заказчик? Армянин? Ловкий жук, бизнес не шуточный. Не договаривает. Но не подкопаешься. Как? Если его в Москве не было. Хотя заказать мог, за милую душу.

— Тетка его классно гадает. — Начал съезжать на свое Шварц.

— Леня, я тебя прошу. — Взмолился Балабуев. — Потерпи. Скоро заканчиваем.

— Или Плахов. — Шварц встряхнулся. — У того свои причины. Директор, подставляли его, крайний оказался.

— Думал я неоднократно. — Балабуев пригорюнился. — Не знаю, как его на свет вытащить, дразню постоянно, залез подлец в раковину и сидит.

— Значит, вернее всего действовать сверху, через начальство.

— Ясно, им Кульбитин нужен. Больше, чем нам. Кто его в иной мир отправил. Чего бы тебя иначе в Стамбул посылали? Держи карман шире.

— И в Купцовск. — Добавил Леня мечтательно.

— С этим погоди. — Вновь забеспокоился Балабуев. — Закончим дело, я тебе самолично самовар подарю. У тещи сохранился, еще родительский. Краник припаяешь и пользуйся. От неграмотности избавлялись под этот самовар.

— Да вы что…

— Я точно говорю. Будешь еловыми шишками мировой пожар раздувать.

— Сначала чаю, а уж потом. Может, и на пожар потянет.

— Знаю. — Балабуев молчал, молчал и встрепенулся.. — Нужно Берестова допросить по всей форме. Как подозреваемого. Пусть адвоката готовит. Тогда и поглядим.

Как ни ругаем мы порой милицию, а поглядишь на такого зубра, как Балабуев, и ясно — однозначно и убедительно, есть у нас кадры высочайшего класса. Для адвокатов интуиция — это не аргумент, но работникам сыска без этого ценного качества не обойтись. Преступник все еще на свободе, еще уверен в своей безнаказанности: пьет коктейль Маргарита, строит шикарные планы, злоупотребляет расположением прекрасных дам, казалось бы, с чего радоваться нам — щуплым правдолюбцам? Но появляется ощущение близкой развязки и трумфа справедливости, как ломота в суставах к перемене погоды. И предчувствие подсказывает — цель близка. Пусть Шварц размагнитился (Урал дело знает), зато Балабуев трудился сутками, даже во сне. Умные люди знают, если лечь натощак, отвернувшись от жены, многое приходит именно в голову. Сергей Сидорович готовил встречу с Иваном Михайловичем Берестовым.

Зима фактически наступила. Снега не было, но ждали его со дня на день. Сегодня с утра Леня встретил у здания Управления Машу Берестову. — Молодой человек — Остановила Маша. Леня был уже не так молод (но свеж), Берестовой не знал, первое знакомство оказалось не из приятных. Берестова, в отличие от благодушного Шварца, была настроена решительно. Взяла Леню за рукав, приблизила к себе. В женских глазах свинец и цинк — металлы с недружелюбной репутацией.

— Так и сказала, в следующий раз шутить не будет? — Переспросил Балабуев. — Угроза при исполнении. Жаль, свидетелей не было. — Видно, Балабуев ничего не забыл, не простил и был готов принять вызов. — А ты?

— Не знаю ничего. О чем это?.. Ах, не знаете. Тогда передайте вашему начальничку. Шутить не буду.

— Начальничку? Так и сказала? Ах, ты, курица. Дожили. Кто бы посмел со мной так разговаривать. — Балабуеву даже захотелось посмотреть на себя в зеркало. — Нет, Леня. (Шварц и не думал возражать.) Мы их выведем на чистую воду. Завтра Берестов явится.

— Как вы так быстро?

— Дежурного послал с повесткой. Позвонил предварительно.

— Позвонили?

— А как же. Знакомство у нас в больнице состоялось. Теперь захотелось продолжить. Он не возражал. Понимал, что никуда не денется. Берестова трубку взяла. Потому на тебя бросилась.

— Значит, согласился… — тянул свое удивленный Шварц.

— Я, можно сказать, просил. Обязательно нужно… Если помощника взять хотите, буду только рад.

— Адвоката, то есть?

— Ну, да. Только без дочери. Родственница, эмоциональная. Так что, завтра, Леня, в девять ты у меня. Поглядим на дорогого Ивана Михайловича. А теперь, что я по этому поводу думаю. Мне врач твердо сказал, необходимости в пересадке нет. Удивился даже. Откуда вы взяли? С такими почками даже после милиции живут, если, конечно, прессуют в щадящем режиме. Климат сухой, диета… Берестов это знает. Значит, наш Иван Михайлович сознательно слух распустил. А для чего? С больного и убогого какой спрос. Скажет, на операцию, куда подальше. В Израиль, скорее всего, там всех принимают. Медицинский туризм, святое дело. И воздух подходящий, пустыня кругом, верблюжий дух. Потом пойди, узнай, что с ним. Евреи христиан отдельно хоронят. Справочку выправят на раба Божьего, паспорт перепишут и растает наш Иван Михайлович, как утренний туман. А там и дочь. Тогда, конечно. Как это в песне? Вагончик тронется, перрон останется… И заживут новой красивой жизнью. Если, конечно, мы позволим. Главное, денежки, а они, думаю, у Ивана Михайловича карман сильно оттопыривают…

Все это Балабуев надумал заранее, и на следующее утро встречал Берестова в самом приветливом расположении духа. Иван Михайлович откликнулся на приглашение, пришел не один, а с близким человеком, которому поручил заботу о своем здоровье.

— Сперанский Игорь Маркович. Рад буду способствовать. Хоть, сами понимаете, не знаю, чем могу. — Игорь Маркович был небольшого роста, лысый, морщинистый, большеухий и очень живой, по контрасту со степенным лунноликим Иваном Михайловичем. Глаза Игоря Марковича сверкали, а у Ивана Михайловича сонно плыли, и, как бы, мерцали, если уместно привлечь это сравнение.

— Врач? А про специальность позвольте узнать? — Приветливо справлялся Балабуев.

— Нет, адвокат. Но, представьте, из медицинской семьи. Хоть больше по женской части, но могу оказаться полезным. Сейчас такое время. Одни лекарства пью с Иваном Михайловичем.