Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Куда? — завопила я ей вслед.
Ерема при крутых маневрах дракона сполз и теперь болтался на хвосте, как мишка коала, обняв его руками и ногами. Звонкий смех японок приближался, и я помчалась догонять дракона, высматривая в ночи крышу родного дома.
Приземлившись во дворе, я рванула к открытым дверям, где уже приплясывала Юлька. Хвост Глории вместе с Еремой мелькнул и исчез за углом.
— Что ты творишь? — крикнула я, взбегая по ступенькам. — Шлялась неизвестно где, а теперь удираешь…
— Это все Глория! — выкрикнула Юлька, до боли стискивая мою руку. — Сначала она высмотрела какого-то заблудшего волка и пока не догнала его, не успокоилась. Вася, это было так страшно… Бедный волк!
— Бедный волк? — отпрянула я от подруги. — Серьезно? Я лежала на жертвенном алтаре, потом в меня чуть не вселили дух бабки-ведьмы, в финале Амаранта махала ножичком у моего лица, а ты жалеешь волка? А теперь куда Глория умотала? Она дракон или кто?
— Она боится детей. — Юлька расширившимися глазами посмотрела за мое плечо, и я обернулась. Японские ведьмы приземлились за забором, легко перепрыгнули его, кувырнувшись через голову. Короткие юбочки подлетали, белые гольфы светились в темноте. Одна, повыше, оттолкнулась от тыквы и, сделав сальто и сверкнув белыми трусиками, опустилась в боевую стойку.
— И это дети? Я не выйду. — Я замотала головой, отступая подальше от порога вглубь дома. — Я лучше изнутри заколочусь.
Вторая хотела повторить эффектный прыжок сестры, но тыква под ее ногой раскололась, и ведьма, взвизгнув, растянулась на грядке.
— Брюс! — подпрыгнула Юлька. — Вася! Ты только погляди!
Тяпка крутилась, как пропеллер вертолета, розовая ручка мелькала то там, то тут. Ведьмы отбивались от тяпки, вскидывая коротенькие ножки, со свистом рубя воздух ладонями. Пару раз Брюс отлетал до самого сарая, но тут же отряхивал зубчики и возвращался в бой.
— Давай, Брюс! — подбадривала я тяпку. — Мочи японцев!
В конце концов ведьмы сдались и удрали, выбежав через калитку. Разорванные юбочки висели лохмотьями, на белых рубашках остались рваные прорехи, словно от когтей. Две ступы взлетели и растаяли в звездном небе.
— Интересно, кого он защищал, — задумалась Юлька, — нас или свои драгоценные тыквы?
— Мне все равно. — Я наклонилась к тяпке, подползшей к порогу, протянула руку, чтобы ее погладить, и вдруг поняла, что все еще сжимаю кулон, вложенный мне в ладонь Амарантой. Калитка скрипнула, и я выронила кулон, который с мелодичным звоном скатился по ступенькам в траву.
Во двор вошла старая ведьма. Вода стекала по ее лохмотьям, седые волосы повисли вдоль худого лица серыми плетьми. Она перехватила удобнее изогнутую клюку и живенько похромала к нам. Вода хлюпала в деревянных башмаках, на тропинке оставались мокрые следы.
— Брюс! Еще одна! — крикнула Юлька, однако тяпка уже уползла к грядкам.
Я метнулась в дом, захлопнула дверь и прижалась к ней спиной.
Скрипнули ступени, тяжелые башмаки стукнули у самого порога. Сиплое дыхание ведьмы послышалось прямо за дверью.
— Мэдхен, — хрипло произнесла она. — Оффен.
— Хрена с два, — ответила Юлька. — Не открывай, Вася.
За дверью раздался какой-то свист, стук, бульканье.
— Все в порядке, — глухо прозвучал голос Еремы. — Не бойтесь.
Я осторожно приоткрыла дверь, сдвинув клюку, валяющуюся у ног, выглянула в щелочку. Ерема стоял у крыльца, его меч был черный, будто он сунул его в мазут. Густые капли медленно стекали на траву. Тело ведьмы лежало под кустом, башмаки вывернулись стоптанными каблуками к небу. Последнее, что я увидела перед тем, как упасть в обморок, — это голова старой ведьмы на тыквенной грядке.
После шабаша я заболела. Не знаю, что было тому виной. Может, жертвенный алтарь был слишком холодным и сырым, или меня продуло, когда я на всех парах удирала от вражеских ведьм, или же, скорее всего, впускать в свое тело злобных призраков, даже на пару мгновений, чревато последствиями. Я неделю провалялась в кровати, меня бросало в жар, от которого плавилось тело, а потом я просыпалась с криками и в холодном поту. Юлька бегала вокруг меня то с компрессами, то с малиновым чаем. Я безропотно выпивала все таблетки и сиропы, которые она мне подсовывала, и проваливалась в кошмары.
Однако через неделю болезнь ушла. Меня слегка шатало, и мимо своего отражения в зеркале я прошмыгнула, зажмурившись, но лихорадка отступила. Я тщательно вымыла волосы, растерла все тело жесткой мочалкой. Кажется, я заметно похудела. Жаль, запатентовать диету вряд ли удастся: принимайте злобный призрак внутрь по чайной ложке — и минус пять килограммов за неделю вам обеспечено. Бонус — красочные яркие сны. Завернувшись в любимый халат и закрутив мокрые волосы в чалму из полотенца, я спустилась вниз. Заглянула к Амфибрахию, который тут же подгреб под бледное пузо выкатившуюся монетку и воззрился на меня с явной тревогой. Потом зашла на кухню.
Юлька топталась у плиты возле дымящегося кофейника, свеженькая, как подснежник, в голубой пижаме и белом переднике, светлые волосы небрежно заплетены в косу. Юлька обернулась на мои шаги и удивленно воскликнула:
— Зачем спустилась? Я бы отнесла тебе все наверх!
— Надоело болеть, — ответила я, усаживаясь на стул и пододвигая к себе чашку, в которую Юлька осторожно налила обжигающий кофе. — У нас есть чего поесть?
— Может, супчика куриного? Я вчера сварила. А вот пирог, попробуй, вкуснотища!
Я критически посмотрела на крохотный треугольник пирога на большом блюде. Отломила ложкой кусочек.
— Понятно, почему так мало осталось, — сказала я, прожевав.
— А то, — улыбнулась Юлька, усаживаясь рядом. — Ты не представляешь, каких волевых усилий мне стоило не доесть последний кусок. И никогда не угадаешь, откуда он вообще взялся.
— Хоть не от Амаранты угощение? — замерла я с ложкой у рта.
— Нет. Перейду сразу к делу: Ерема влюбился! — выпалила Юлька.
— Да ладно! — Я едва не поперхнулась пирогом. — В кого? В тебя?
— Чур меня! — отшатнулась подруга. — К тебе мельничиха снова приходила. Требовала приворотного зелья и мужика. Возмущалась тут, шумела. Я Ерему попросила, чтобы он ее угомонил. Ну и вот. Теперь она нам пироги носит и булочки, с пылу с жару. Я за неделю два кило набрала.
— Боже мой! — Я расплылась в улыбке. — Представляю, как она о нем говорит, в этой своей манере: одноглазый, но злобный. Агрессивный, зато молчун.
— Ерема расцвел, как майская роза. Стал спокойнее, радостнее. Я случайно подслушала, как они прощались: он говорил, что повязку носит, чтобы не ослепнуть от ее красоты. — Юлька сентиментально вздохнула, а я нахмурила брови, пытаясь вызвать в памяти образ мельничихи. Помню, красоты там было очень много, не меньше сдобного центнера, припорошенного мукой.