Разбудили Боткина звуки музыки, раздававшиеся из зала по соседству. Кто-то вполне профессионально играл на пианино. Вошёл негр-камердинер и принёс чай. На вопрос Боткина, кто играет, слуга ответил:

— Мистер Андреефф[86].

Приведя себя в порядок, Боткин пошёл представиться сотрудникам миссии и первым делом познакомился с музыкантом Андреевым. Это был неказистый человек лет сорока с невзрачной же внешностью, мешковатый, с круглой плешивой головой и длинными, как у морского котика, усами. Ничто в его внешнем виде не гармонировало, а наоборот, всё находилось в контрастном противоречии. Особенно аляповато выглядели, конечно, усы. Но как он играл! Никто бы ни за что не подумал, что такая серенькая личность могла извлекать из инструмента такие чарущие звуки. «Мистер» Андреев воистину был талантливым музыкантом-исполнителем.

Выяснилось также, что Андреев вовсе не был дипломатом. Несколько месяцев тому назад он, бухгалтер и сотрудник Департамента личного состава и хозяйственных дел, приехал ревизовать миссию, да так и застрял в Вашингтоне. В миссии в это время не оказалось ни одного дипломата — в отпуск уехал второй секретарь барон Шиллинг, да так и не вернулся, и Струве решил попридержать бухгалтера, чтобы использовать его хотя бы как технического сотрудника. Но бухгалтер проявил недюжинные способности дипломата и постепенно стал в миссии просто незаменимым. Он делал и черновую, и хозяйственно-административную работу, и выполнял сложные дипломатические поручения. Ну а то, что он оказался ещё великолепным пианистом, только прибавило ему веса и уважения.

— Ваш приезд для меня тяжёлый удар, — сказал Андреев, познакомившись с Боткиным. — Мне придётся возвращаться в министерство, снова засесть за бухгалтерию — скучную, одуряющую механическую работу.

— Что ж, мне следовало, вероятно, потонуть в океане? — пошутил Боткин.

Андреев кисло улыбнулся и ничего не ответил.

Боткин скоро узнал, что Андреев на самом деле вкусил от запретной дипломатической жизни яда и заболел дипломатией. Он всю свою жизнь мечтал стать дипломатом, но стеснённые семейные обстоятельства не позволяли получить ему соответствующее образование. Он был вынужден содержать старушку-мать и то ли сестру, то ли брата. Стать бухгалтером тоже было не просто, но всё-таки вполне возможно. Задержавшись в США, Андреев надеялся на то, что, возможно, станет дипломатом явочным порядком. Приезд Боткина разрушил все его планы: теперь у посланника Струве не было никаких формальных оснований задерживать загостившегося бухгалтера в миссии. Тот сильно загрустил.

Боткин вскоре убедился, что Андреев был гвоздём программы всех вечеров и в миссии, и за её пределами. Его слава гремела по всему Вашингтону и его окрестностям. Играл он прекрасно, до изнеможения. В частности, он часто выступал на вечерах у одной знакомой американки X., долго прожившей в Европе и имевшей красавицу дочь Памелу. Американка была вхожа в русскую миссию и сама часто устраивала у себя дома вечера для русских дипломатов.

Когда П. И. Чайковский находился в США, то К. В. Струве организовал в его честь вечер в миссии. Андреев играл произведения Петра Ильича и был, как никогда, в ударе. После выступления растроганный композитор подошёл к нему и крепко обнял. Это был апофеоз музыкальной карьеры мидовского бухгалтера и вообще его звёздный час. Присутствовавший на вечере антрепренёр Чайковского предложил Андрееву гастроли по стране с его участием, но тот отказался. Позже он пояснил Боткину, что как только антрепренёр узнал бы, что он никакой не дипломат, то сразу же бы от него отказался или платил бы ему за выступления гроши.

— Они здесь ценят не талант, а деньги и происхождение, — сказал он.

Боткин усомнился в этих предположениях Андреева, но спорить не стал. Ему тогда казалось, что в демократической, открытой для всех стране такое было невозможно. Случай, и даже не один, убедиться в своей неправоте скоро представился дипломату. Но мы будем рассказывать только об Андрееве.

Последнее время наш бухгалтер стал вести себя как-то странно. Он сбрил свои длинные усы и сделал из них нечто вроде зубной щётки. Теперь его лицо напоминало не котика, а моржа. Он весь как-то и внутренне, и внешне подобрался, подтянулся и стал где-то пропадать. Однажды Боткин получил из цветочного магазина счёт за букет, который он не заказывал. При выяснении обстоятельств оказалось, что счёт предназначался «мистеру Андреефф». Потом Боткин, как-то проходя мимо дома миссис X., услышал знакомые звуки пианино. Он хотел было зайти к ней, но передумал: ему вдруг стало очевидно, что там был Андреев, который, по всей вероятности, влюбился в дочь этой американки Памелу и теперь ухаживал за ней. Он прошёл мимо, чтобы не мешать бухгалтеру ухаживать за Памелой.

Некоторое время спустя предположения Боткина подтвердились. Он встретился с хозяйкой дома, и та обо всём ему поведала: Андреев на самом деле влюбился в красавицу Памелу и теперь чуть ли не каждый вечер просиживал у них дома. На слова Боткина типа «совет им да любовь» американка отреагировала нервно и агрессивно. Она в категоричной форме заявила, что ни за что не даст развиваться этим отношениям, у которых, с её точки зрения, не было никакого будущего. Она всё-таки разузнала, что Андреев вообще никакой не дипломат, так что о браке её дочери с этим человеком не могло быть и речи.

Боткин был неприятно поражён. Конечно, мешковатый и толстенький Андреев не очень-то выгодно смотрелся рядом с красивой и длинноногой американкой, но всё-таки он никак не ожидал, что культурная, образованная, прожившая много лет в Европе женщина, исповедовавшая «широкий» взгляд на жизнь, так отнесётся к ухаживаниям Андреева — Андреева, которого она до сих пор буквально боготворила и превозносила до небес за его музыкальный талант.

Прошло некоторое время, и Боткин узнал, что миссис X. отослала Памелу к своей сестре в Нью-Йорйс подальше от Андреева. Бухгалтер был сам не свой и во всём признался Петру Сергеевичу. Тот посоветовал ему поехать в Нью-Йорк и попытать там своё счастье, пользуясь отсутствием матери предмета обожания. Добрейший Кирилл Васильевич не возражал против непродолжительного отсутствия бухгалтера в миссии, и Андреев поспешил в Нью-Йорк.

Вслед за ним «проветриться» отправился и Боткин. Посланник благоволил к молодому дипломату и тоже отпустил его с работы — правда, с непременным условием оставить свой адрес и при первой необходимости немедленно вернуться к своим служебным обязанностям. В Нью-Йорке Боткин встретился с Андреевым и узнал, что никакой взаимности он от молодой американки не встретил. Памела довольно в циничной форме тоже объяснила Боткину своё отношение к мистеру Андрееву: он ей не пара, потому что низкого происхождения. Безродные эмигранты Нового Света стали мнить себя чуть ли не баронами или герцогами!

Бедный Андреев просиживал теперь дни и ночи в гостинице, страшно тосковал и страдал, но возвращаться в Вашингтон не решался. Он неоднократно пытался объясниться с Памелой, но каждый раз наталкивался на холодный приём.