В состав миссии входили первый и второй секретари, первый и второй драгоманы, пожилой архимандрит Стефан, которого недолюбливал Власов, считая его ханжой и формалистом, молодой послушник-келейник и врач. Обязанности псаломщика исполнял митрополичий певчий Заболоцкий, обладавший прекрасным басом и тут же включивший новых стажёров в любительский хор. Небольшим казачьим конвоем командовал урядник. Караульную службу казаки не несли, это было поручено отряду персидских сарбазов во главе с «явером» (майором).

Врач миссии Вальтер делал большую карьеру среди богатых персов. В стране фактически не было настоящей медицины, поэтому врачи миссий в свободное от службы время разбирались персидской знатью нарасхват. Они не жалели денег на лечение у европейцев и особенно были щедры на гонорары, когда лечение заканчивалось выздоровлением. Понятное дело, клиенты Вальтера всё-таки чаще выздоравливали, чем умирали.

Мимоходом отметим, что Персия явила русской дипломатии один беспрецедентный в её истории случай — отказ доктора А. Я. Миллера от своей лукративной[84] профессии и его переход на дипломатическое поприще. Он лечил сотрудников вице-консульства в Сеистане, а потом стал вице-консулом в Бендер-Бушире (ныне Бушир).

С миссией была связана одна экзотическая личность — старый телеграфист Г. С. Гейзлер, еврейского происхождения, но вовсе не похожий на еврея. В его обязанности входил приём два раза в день телеграмм для миссии и других адресатов, получаемых по англоиндийскому телеграфу через Персию и Россию. Все, и персы, и русские, и прочие европейцы, называли его «сартипом», то есть генералом. Пробовали обращаться к нему по имени-отчеству, но быстро прекращали — оно как-то не шло к нему. Вне дома Гейзлер всегда появлялся в своём старом мундире, полагавшемся ему по почтовому ведомству, и со стеком в руке. Он приехал в Тегеран более 30 лет тому назад молодым телеграфистом и ни разу не попросился в отпуск. Сидение на одной и той же должности конечно же сказывалось на его продвижении по службе, но его повышали по просьбе то одного, то другого посланника. П. М. Власов, со своей стороны, тоже предпринял такую попытку и через МИД ходатайствовал перед Главным управлением почт и телеграфов о назначении «сартипу» — в качестве исключения — очередного звания и повышения жалованья. Почтовое начальство на сей раз сердито отклонило ходатайство, дав понять, что вся служебная карьера надворного советника Гейзлера была и так одним сплошным исключением.

Из прочих русских, прямой связи с миссией не имевших, но вхожих в неё, был полковник Генштаба и командир Шахской бригады Чернозубов. Вместе с двумя или тремя помощниками он сделал для шаха единственную настоящую боевую армейскую единицу. В этой бригаде шахские генералы служили командирами рот. Это был ловкий светский офицер, «закатывавший» широкие приёмы для тегеранской аристократии и дипкорпуса и отлично понимавший, что его карьере не помешает, а наоборот, вполне будет способствовать дружба с посланником. Он регулярно приходил к Власову, испрашивал у него инструкции и исправно выполнял их. Чернозубов был у Власова persona gratissima.

В Тегеране и вообще в Персии была достаточно многочисленная русская колония банковских, железнодорожных и прочих чиновников, а также большая купеческая и торговая прослойка. Россия играла тогда в Персии доминирующую роль и значительно переигрывала англичан. Почти во всех более-менее крупных городах были открыты консульства, даже если в них особой необходимости не испытывалось. Они открывались из соображений высшей политики и престижа. Между русскими и англичанами в Персии шло постоянное негласное соперничество, в том числе и в области дипломатической. Если англичане повышали ранг своего консульства до генерального, то этот шаг немедленно предпринимали и русские; если русские присваивали консулу ранг генерального консула, англичане тут же спешили сделать то же самое со своим консулом. Можно сказать, консульская карьера в Персии для дипломатов обеих держав делалась намного быстрее, чем в других странах. Хитрые персы старательно доили при этом обеих коров — и английскую, и русскую — в тех размерах и до такой степени, в какой им это позволяли Англия и Россия.

Кроме драгоманов, императорскую миссию обслуживали так называемые мирзы, учёные и начитанные персы, умеющие составлять официальные письма. Дело в том, что в персидском письменном языке стиль и техника составления обычного (частного) письма сильно отличались от стиля и техники написания официального письма, причём не все персы владели этой техникой, а только достаточно подготовленные и начитанные специалисты — мирзы[85]. Драгоманы Министерства иностранных дел, не в силах постичь это сложное искусство, могли лишь контролировать написанное стилистом-персом, но не более того. Как понимает читатель, миссия, находясь в постоянной переписке с персидским МВД, была вынуждена следовать местным обычаям и содержать для этого специалиста. Жили эти специалисты рядом с миссией, прямо под стеной, её окружавшей. Должность мирзы была практически наследственной и переходила от отца к сыну, и ею очень дорожили, потому что мирза всегда находился под защитой русского флага.

Раз в год — в праздник курбан-байрам — шах Музаф-фер-Эдцин проводил для всего дипкорпуса большой приём. Между десятью и одиннадцатью часами все дипломаты, группируясь вокруг своих посланников и резидентов, собирались в шахском дворце. Дипломаты выстраивались строго по старшинству, которое исчислялось сроком пребывания посланника в Персии. Первыми стояли турецкие дипломаты, потому что посол Турции был дуайеном дипкорпуса, русский посланник стоял третьим. Власов бегло говорил по-персидски, но всегда в таких случаях держал при себе драгомана.

После непродолжительного ожидания шах в сопровождении сановников и министра иностранных дел входил в зал. Это был высокий грузный мужчина лет пятидесяти, с нездоровым обрюзгшим лицом и большими пышными усами. Он по очереди подходил ко всем посланникам, справлялся о здоровье глав государств, ими представляемых и, после того как заканчивал обход, делал общий поклон, удалялся во внутренние комнаты, после чего сразу начинался разъезд дипломатов. Восточные владыки отдавали лишь дань европейской моде, устраивая приёмы для дипломатов. Они не рассматривали приёмы как средство общения и получения информации. Главное для них было показать своё настоящее (или мнимое) величие и поразить воображение неверных его блеском.

…Прошла Пасха, которую русская миссия отпраздновала по православному обычаю, включая церковную службу и обряд разговения у посланника всех сотрудников миссии. Приближалось жаркое лето, а значит, надо было готовиться к выезду на летнюю дачу. Осенне-зимний сезон завершался приёмом у Чернозубова, куда собирались сливки местного и европейского общества. Полковник удивлял всех гостей угощением и концертом оркестра персидской казачьей бригады, обученной русскими музыкантами.

Дача располагалась в десяти верстах от Тегерана в персидской деревне Зергендэ, перешедшей полностью под юрисдикцию миссии. Это был прелестный уголок, настоящий оазис с большим фруктовым садом, прохладной водой в арыках, теннисным кортом, конюшней и бронзовой статуей Грибоедова перед большим домом Власова, располагавшимся в центре сада. Вокруг него были разбросаны небольшие одноэтажные коттеджи для остальных дипломатов. В ближайшей округе располагались летние дачи остальных миссий, так что летний сезон был сплошным праздником, наполненным приёмами, завтраками и обедами, конными прогулками и сражениями на спортивных площадках.