– Тогда начинают учить новых лозоходцев, – ответил Талсу так же тихо.

Его приятель кивнул.

Если бы в тени груш скрывался большой отряд альгарвейцев, сержантам пришлось бы учить немало елгаванских новобранцев взамен убитых. Но воспользоваться недолгим смятением противника рыжеволосые не сумели. Вскоре лозоходцу перестали попадаться новые ядра. Рота прибавила ходу. Чародей следовал за пехотинцами на случай, если те снова столкнутся – фигурально или нет – с неприятностями.

Но ничего подобного не случилось, и очень скоро солдаты открыли огонь по скрывающимся среди грушевых деревьев альгарвейцам. Те хорошо окопались в предчувствии лобовой атаки, но стоило им сменить позицию, чтобы ответить на новую угрозу, как полковник Адому, заметив, что его фланговый маневр увенчался успехом, ударил по врагу с фронта. Это отвлекло внимание альгарвейцев от Талсу и его товарищей.

– Мы их прижали! – торжествующе заорал Варту.

Талсу понадеялся, что бывший слуга полковника Дзирнаву прав. Если он ошибается, поляжет немало елгаванцев – включая, скорей всего, самого Талсу. Он тоже взвыл – больше ради того, чтобы отогнать страх, чем в боевой ярости.

А потом он и остальные елгаванцы ворвались в сад, распугивая альгарвейцев, словно куропаток. Иные рыжики, обнаружив, что их карта бита, бросали жезлы и поднимали руки вверх. Умирать им хотелось не больше, чем елгаванским солдатам.

Смилшу выругался на бегу.

– У меня заряд иссяк! – со злостью бросил он.

Миг спустя, когда Талсу вдавил палец в спусковую ямку на жезле, ничего не случилось. Как и Смилшу, он израсходовал запас магической энергии, покуда добирался до цели. Теперь, когда оружие требовалось ему более всего, оно стало бесполезно.

– Где этот клятый лозоходец? – крикнул он. – Пускай помогает! Мы еще не всех пленных в тыл отправили, нет?

– Нет, – отозвался Варту из-за его спины. – Еще несколько осталось. – Он исторг из себя яростный рев, неплохо подражая интонациям покойного и неоплаканного (по крайней мере, Талсу) полковника Дзирнаву: – Распять их! Привязать! Пускай от них хоть настолько проку будет, от рыжиков вонючих!

Некоторые из альгарвейских пленников понимали язык Елгавы – то ли оттого, что были родом с границы, то ли оттого, что в школе изучали классический каунианский, не столь далеко отстоявший от современного наречия. Не обращая внимания на их испуганные протестующие вопли, елгаванцы повалили нескольких пленников наземь и привязали их руки и ноги к деревьям и вбитым в землю кольям.

– Если бы в ваших жезлах заряд кончился, вы бы поступили так же, – не без сочувствия проговорил светловолосый солдат, затягивая узлы. – И сами это знаете.

– Да где этот колдун?! – снова заорал Талсу.

Подошел лозоходец, все так же похожий на неубранную койку, и, глядя на распятых на земле пленников, кивнул. Перворазрядным чародеем он не был, но этого и не требовалось, чтобы свершить ту волшбу, которую задумали елгаванские солдаты.

– Сложите на них разряженные жезлы, – скомандовал он, и Талсу вместе с остальными лишившимися оружия повиновался. Лозоходец снял с пояса нож и склонился над ближайшим пленником. Ухватив альгарвейца за длинные медно-рыжие усы, он запрокинул пленнику голову и перерезал глотку, точно свинье. Плеснула кровь. Чародей завел заклинание на классическом каунианском. Когда он закончил, а принесенный в жертву солдат перестал подергиваться, елгаванцы поспешно разобрали наваленные на грудь мертвеца жезлы.

Жезл Талсу лежал на груди второго пленника. Лозоходец и того принес в жертву. Полевая грубая волшба попусту растрачивала большую часть жизненной силы пленников, но Талсу это не волновало – лишь бы жезл достаточно напитался магической энергией, чтобы палить снова. Едва успел чародей кивнуть, как солдаты расхватали оружие и поспешили вперед, где кипел бой. Жезл Талсу палил, как и прежде.

Очень скоро елгаванские клещи выдавили альгарвейцев из сада. Но, когда победа уже была предрешена, из рядов наступающих с фронта донесся крик:

– Полковник убит! Вонючие рыжики сожгли полковника Адому!

– Силы горние! – простонал Талсу. – И какого родовитого олуха нам теперь повесят на шею?

Он еще не знал – не мог узнать пока. Но очень боялся выяснить.

Бривибас сурово глянул на Ванаи. Он бросал на нее суровые взгляды уже третью неделю.

– Я должен повторить тебе, внучка, что ты вела себя слишком фривольно – недопустимо фривольно! – с тем мальчишкой-варваром, которого встретила в лесу.

Ванаи закатила глаза. Бривибас приучил ее к должной покорности, но его нытье уже начинало действовать ей на нервы. Нет, оно уже действовало ей на нервы вовсю и давно.

– Дедушка, мы всего лишь обменялись грибами. Вполне вежливо, да. Не вы ли сами учили меня обходиться вежливо с каждым встречным?

– Остался бы он вежлив с тобою, если б я не наткнулся на вас вовремя? – поинтересовался Бривибас ехидно.

– Думаю, да. – Ванаи вскинула голову. – Мне он показался весьма воспитанным юношей – более воспитанным, чем иные мальчишки-кауниане в нашем Ойнгестуне.

Это, как она и надеялась, отвлекло деда.

– Что? – воскликнул он, широко раскрыв глаза. – Что они с тобой сделали? Что они пытались с тобой сделать?!

Дед был в ярости. Может, он вспомнил, чего сам добивался от девчонок, прежде чем познакомился с бабушкой Ванаи? Или не может? Трудно представить. Еще трудней было представить, что он с бабушкой что-то… такое… делал.

– Они пытались сделать больше, чем делал Эалстан, – ответила она. – Меньше они пытаться не могли, потому что он вообще ничего не сделал. Много рассказывал о брате, который попал в плен к альгарвейцам.

– Я посочувствую даже фортвежцу, попавшему в альгарвейские руки, – провозгласил Бривибас. Судя по его тону, каунианам, попавшим в альгарвейские руки, он сочувствовал куда больше. Однако старик вновь отвлекся, в этот раз – на исторические параллели. – Альгарвейцы всегда жестоко относились к пленникам. Вспомни, как под начальством вождя Зилианте они жестоким образом взяли и разграбили город Адутишкис! – По его словам можно было решить, что взятие Адутишкиса случилось на прошедшей неделе, а не в закатные дни Каунианской империи.

– Ну вот! – Ванаи снова вскинула голову. – Видите, вам вовсе не следует беспокоиться из-за Эалстана.

Вот чего говорить не следовало, но это девушка поняла, только когда слова уже слетели с губ. И действительно, Бривибас нашел к чему придраться:

– Я бы волновался куда меньше, если бы ты забыла имя этого юного варвара!

Если бы дед перестал надоедать ей, девушка, наверное, забыла бы имя фортвежца на следующий же день. А так он казался ей все более привлекательным с каждым грубым словом, которое дед отпускал в его адрес. Если с Бривибасом во времена давно прошедшей юности и случалось нечто подобное, то за прошедшие годы все давно вылетело из памяти.