— Он одурачил их, притворяясь, будто изменился? Для этого действительно нужно быть сентиментальными идеалистами, Алекс.

— Такими же идеалистами нужно быть, чтобы жертвовать деньги на спасение болота.

Молчание. Потом Майло произнес:

— Интересно.

— К сожалению, я не смог найти список жертвователей в пользу Организации спасения Болота, а Альма Рейнольдс утверждает, что никакой официальной благотворительной группы просто не существует. Все дело держится на баксах миллиардеров, которые, похоже, оплачивали счета и выдавали Дабоффу жалование в двадцать пять тысяч. Я вот думаю — может быть, у старикана был дополнительный источник финансирования? Наподобие того типа с высветленными волосами и подтяжкой лица, которого видел Ченс Брендт.

— Если в том конверте были деньги, тогда за что «сеньор Бондо» платил Дабоффу?

— Не знаю, но вполне возможно, что, несмотря на низкое жалование, Дабофф откладывал кое-какие дополнительные денежки, и теперь Альма добралась до них.

Я описал огромную жемчужину, которую Рейнольдс пыталась спрятать, и то, что она купила ее вскоре после смерти Дабоффа, но лгала, будто это был подарок от него.

— Или решила побаловать себя, но стыдилась в этом признаться, — сказал Майло. — Ведь она — самоотверженный веган-аскет, и все такое.

— Она ест рыбу, — возразил я. — И не удивлюсь, если мясо тоже.

— Лицемерка?

— Что-то скрывает. Едва она увидела меня, как попыталась спрятать жемчужину. Потом сменила тактику и стала ее выпячивать, словно подначивая меня устроить из-за этого большой шум. Но то, что я увидел это украшение, явно вывело ее из душевного равновесия. Вместо того чтобы вернуться на работу, она поехала домой.

— Может быть, от рыбы у нее случилось несварение желудка?.. Ну ладно, может быть, ты прав, и там были какие-то финансовые махинации, но это не значит, что они имеют отношение к убийствам. А если Дабофф и прятал где-то денежки, то явно не в своей квартире. Я лично проводил там обыск. Я могу нажать на эту Альму, но не прямо сейчас, слишком много дел. Надо еще найти мистера Хака. Трюк с машиной на стоянке аэропорта, может, и старый, как помет мамонта, но он сработал. Нет ни единой зацепки, где сейчас может быть Хак.

— Может быть, он напишет нам письмо, — хмыкнул я.

— Это было бы очень мило с его стороны. Дядюшке Майло та-а-ак одиноко!

На следующее утро ни Рид, ни Майло не звонили мне и не отвечали на вызовы.

Разбуженный утренним солнцем, я стал размышлять о Трэвисе Хаке.

Петра и Майло были правы: одно-единственное доброе дело не значило ничего, потому что маньяки — отличные актеры, и маска альтруизма позволяет им творить зло, когда им того хочется.

Публичное признание подпитывает жажду власти и внимания. Этакое танго «посмотри-что-я-могу». От убийств на болоте так и несло показухой: избрать священное место для избавления от трупов, сообщить по телефону об убийстве, хранить кости в резной шкатулке…

Зачем укладывать трупы четырех женщин лицом на восток?

С самого первого дня никаких выводов из этого так и не было сделано.

Единственное, что приходило мне в голову — это географический символизм: Надин Вандер была родом из Индокитая, и в последний раз — до прилета в Сан-Франциско — ее видели в Тайване.

Саймон возвращался из Гонконга.

Быть может, все действительно вращалось вокруг семьи Вандеров? Или их исчезновение — просто венец этой кровавой оргии? Уничтожь богатых и сильных, и унаследуешь их дух… если таков был мотив преступления, то почему убийца не предъявил их тела? Но единственной жертвой, выставленной напоказ, оказалась Селена, внешне застенчивая молодая женщина, которая развлекала музыкой участников настоящих оргий, прежде чем перейти к садомазохистским игрищам.

Как бы я ни крутил и ни вертел все эти свидетельства, убийства неизменно сводились к серии преступлений на сексуальной почве. И, может быть, звеном, которое связывало это все с семейством Вандеров, была еще одна молодая женщина.

Являлась ли Надин с самого начала целью Хака, как предположил Рид? Хозяйка особняка, на которую Хак взирал издали с вожделением? А ее муж и сын — лишь сопутствующие жертвы?

Может быть, Трэвис Хак и был способен на все это, но совершенный им акт милосердия десятилетней давности не был способом привлечь внимание. Совсем наоборот; он сбежал в тот же момент, когда убедился в благополучии Брендин Лоринг.

Или, может быть, тогда у Хака водились темные секреты, которые он не желал раскрывать?

Выращенный матерью-алкоголичкой, попавший в заключение по несправедливому обвинению, подвергавшийся дурному обращению, до тех пор пока в восемнадцать лет он не был спасен из узилища. Его жизнь до второго чудесного спасения — которое осуществили Вандеры — оставалась загадкой.

За полтора десятка лет жизни на улице могло случиться многое.

Я раздумывал над этим еще с час, в итоге запутался и вынужден был выпить лекарство, чтобы унять головную боль. Переключившись на работу, которую мог исполнять машинально, я оплатил счета и навел порядок в кабинете. Вышел на пробежку, потом минут пятнадцать погулял с Бланш, размялся и принял душ.

И сказал Робин, что мне нужно ехать.

Она не удивилась.

* * *

Желтого «Фольксвагена» Альмы Рейнольдс на Четырнадцатой улице не было. Я позвонил врачу, у которого она работала.

Рейнольдс взяла больничный.

Я решил, что Майло выкроил время чтобы поговорить с ней, и сейчас она сидит в допросной комнате в участке. Я попробовал позвонить ему. Ответа по-прежнему не было.

Предположение Мо Рида о том, что Хак держался в своей зоне комфорта, имело смысл, и я задумался, не относилось ли то же самое к покупке Альмой украшений. Проверив магазины в Санта-Монике, я нашел два, специализировавшихся на жемчуге.

Реклама первого, как выяснилось, не соответствовала истине — это оказался просто ларек в старинном лабазе, торговавший бижутерией. Во втором, «Лё Накр» на Монтана-авеню, в витринах на сером бархате лежали нити жемчуга и отдельные жемчужины, включая крупный жемчуг южных морей.

Я рассматривал один поддон с мерцающими шариками за другим. Белые, черные, серые, зеленоватые, голубоватые, золотистые. Ценников в витринах не было.

В центральной витрине я заметил подвеску, которая могла бы быть близнецом «грешного удовольствия» Альмы Рейнольдс.

Продавщица, с виду лет сорока, с волосами, выкрашенными в платиновый цвет, и остреньким лисьим лицом, была одета в облегающий черный костюм с синтетическим кружевом, который прямо-таки кричал о долгих часах мучений в спортзале. Она позволила мне присмотреться к товару, затем неспешно подошла и указала на кулон: