— Это стандартная процедура для криминалистов?

— Если я говорю им сделать это, то да. Я считаю, что он заманил Вандеров в Сан-Франциско, забрал их из аэропорта, прикончил их где-то в Северной или Центральной Калифорнии, закопал тела, поехал обратно в Лос-Анджелес и снова притворился честным работником.

— На север вдоль побережья сплошные леса.

— О да.

— Вожделение в адрес Надин может объяснить то, что трупы были уложены лицом на восток, — поделился я своей догадкой. — В знак ее восточного происхождения.

Дыхание Майло участилось.

— Что такое? — спросил я.

— Алекс, у меня чувство, что все начинает складываться. Послушай, мне нельзя надолго занимать линию, вдруг наш Зевс позвонит с Олимпа. Если хочешь помочь, попробуй выдвинуть гипотезу о том, где может прятаться Хак.

* * *

В шестичасовых новостях и газетах вновь появилось имя Трэвиса Хака — теперь уже в качестве главного подозреваемого.

Новый вал звонков от сознательных граждан в следующие сорок восемь часов буквально не давал поднять головы Майло, Мо Риду и двум другим детективам.

Ничего полезного не поступило.

Я пытался вычислить, где мог бы скрываться Хак, смотрел на карты, рисовал схемы.

Полюбовавшись пару дней на жемчужину, Робин спрятала ее в сейф.

Я доехал до дома Альмы Рейнольдс, увидел ее «Фольксваген» и постучал в дверь.

— Кто там?

— Алекс Делавэр.

— Вы действительно преследуете меня. Уходите.

— Шесть тысяч за жемчужину, — произнес я. — Мама гордилась бы.

Альма издала звук, который мог выражать ярость или страх. Последующее молчание дало понять, что она не ухватила приманку.

Примерно с час я сидел в машине, припаркованной в квартале оттуда. Как раз в тот момент, когда я уже собирался сдаться, Рейнольдс выскочила из дома и села в свой желтый «Жук».

Я проследил за ней до отделения банка «Вашингтом мьючуал» на бульваре Санта-Моника. Альма пробыла в банке сорок две минуты, затем поехала к кабинету офтальмолога, где работала, но остановилась у здания лишь на секунду, после чего направилась обратно в Пико и припарковалась у корейского барбекю-ресторана на Сентинел-бульваре.

Благодаря стеклянному окну во всю стену проследить за ее действиями было несложно.

Я подождал, пока принесут ее заказ.

* * *

Огромная тарелка ребрышек и кружка пива.

— Празднуете? — спросил я.

Альма подавилась, закашлялась, и на секунду мне показалось, что придется вызывать «скорую».

Она яростно прожевала то, что было у нее во рту, и проглотила. Зубы ее скрипели.

— Убирайтесь.

— То, что жемчужина находится на хранении в банковском сейфе, не значит, что вы сможете оставить ее себе.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Ваша матушка могла бы гордиться вашим вкусом к ювелирным изделиям, но одобрила бы она источник финансирования?

— Убирайтесь к черту.

— Вы были с Дабоффом много лет и рассматривали себя как его полноправную наследницу, — и я не собираюсь оспаривать это. Проблема в том, каким образом он получил эти деньги. Даже если это не связано с самим преступлением, налоговая наверняка заинтересуется.

Рейнольдс взяла с тарелки ребро, и на секунду я решил, что она воспользуется им как оружием.

— Чего вы ко мне привязались?

— Дело не в вас, — ответил я, — а в четырех других женщинах. — Я дотронулся до ребра. — Кости.

Лицо ее побагровело, она вскочила и бросилась в туалет.

Пять минут, десять, пятнадцать.

Я проверил и обнаружил, что обе кабинки пусты. Черный ход вел в переулок, где воняло мусором. К тому времени, как я вернулся к основному входу в ресторан, желтый «Фольксваген» исчез.

Я припарковался в трех кварталах от дома Альмы Рейнольдс, пешком дошел до угла и стал наблюдать, спрятавшись за старым, пыльным коралловым деревом.

Мастер Тайный Оперативник.

Я чувствовал себе нелепо, а мозг мой буквально кипел.

Сорок минут спустя Рейнольдс так и не вернулась, и я решил, что испортил все и вынудил ее сбежать. Я был уверен, что она купила жемчужину на неучтенные деньги, которые Дабофф прихранил для себя. Конверт, переданный на парковке? Пожертвование или взятка? В любом случае, ничто не указывало, будто это как-то связано с убийством Дабоффа.

Я вернулся к своей «Севилье» и проехал примерно квартал, когда мне позвонил Майло.

— На нас вышла адвокатша Хака.

— Так вы его поймали?

— Не совсем.

* * *

Юридическая фирма Деборы Валленбург занимала два этажа похожего на ледяной куб здания в Уилшире, в пяти кварталах к востоку от океана. На двери теснились таблички с именами; фамилия Валленбург стояла второй.

Ей было около пятидесяти лет; зеленые глаза, круглые румяные щеки, пухлое тело, облаченное в серый кашемировый костюм. Платиновые кольца, бриллиантовый серьги и тройная нитка жемчуга причудливо отражали свет. Жемчуг был розовато-серебристый, изрядного размера; на мой слегка образованный взгляд — от десяти до пятнадцати миллиметров. Симпатичная женщина, уверенная в себе; волосы, совпадающие по цвету с костюмом, уложены в прическу с отдельными распушенными прядками. Она отклонила приглашение Майло приехать в участок и настояла на том, что лучше будет побеседовать в ее офисе.

Теперь она сидела за столом, столешница которого была обита кожей, и слушала по телефону кого-то по имени Лестер. Стол украшали позолоченные бронзовые вещицы от «Тиффани», в том числе изящной работы лампа с абажуром из стекла тонкой работы — он был сделан так, чтобы напоминать бумажный, даже складки были в наличии. На дальней стене висела картина пастелью — Мэри Кассат, портрет матери с ребенком, идеальное воплощение нежности и заботы. Отсутствие в кабинете семейных фотографий или еще чего-либо, связанного с детьми, превращало произведение искусства в пропагандистский плакат.

Мы с Майло и Ридом стояли, словно просители, пока Валленбург смеялась над какими-то словами Лестера. Кабинет площадью в тысячу квадратных футов был воплощением роскоши: кроваво-красная с золотыми узорами отделка стен, лепнина, напоминающая слоеный торт, потолок с лиственным орнаментом медного цвета, зеленовато-лавандовый обюссоновский ковер на полу из тикового дерева. Из окна четырнадцатого этажа открывался вид на черно-серую улицу, алюминиевого цвета воду и ржавые когти прибрежной суши, впившиеся в океан.

Я попытался прикинуть, виден ли отсюда дом Вандеров, и решил, что я слишком много думаю.