Для получения значительного кредита обычно требуется гарантия в виде залога имущества. Земля и строения — особенно хорошее обеспечение, потому что они, как правило, дорожают, и их сложно скрыть от кредиторов. Однако если я хочу использовать свой дом в качестве гарантии для банковской ссуды, которая поможет мне начать свое дело или обустроить новую кухню, сначала надо доказать, что дом действительно мой. А банк должен быть уверен, что он сможет забрать дом себе, если я не выплачу кредит. Чтобы превратить дом из места для сна в фундамент делового кредита, требуется невидимая информационная сеть, которой может пользоваться правовая и банковская система.

Для Эрнандо де Сото именно в этой невидимой сети заключается разница между домом как активом, или полезным имуществом, и домом как капиталом — активом, признаваемым финансовой системой.

Очевидно, что в бедных странах многими активами владеют неформально: де Сото называет это «мертвым капиталом», бесполезным для обеспечения ссуды. По его оценке, в начале XXI века мертвый капитал в развивающемся мире составлял примерно 10 триллионов долларов — больше чем 4000 долларов на человека. Другие исследователи полагают, что это преувеличение и истинные цифры, вероятно, составляют три или четыре триллиона долларов, но сумма все равно огромная[587].

Как активы становятся капиталом? Как сплетается невидимая сеть? Иногда это происходит сверху вниз. Наверное, первая близкая к современной регистрация имущества была проведена во Франции. Наполеону требовалось собирать налоги, чтобы финансировать бесконечные войны, а собственность — прекрасный объект для налогообложения. Поэтому император издал декрет: всю французскую собственность тщательно нанести на карту и зарегистрировать ее владельцев. Такая карта собственности называется «кадастр», и Наполеон с гордостью провозгласил: «Хороший кадастр наделов дополнит мой гражданский кодекс». После покорения Швейцарии, Нидерландов и Бельгии кадастровые карты ввели и там[588].

В середине 1800-х годов идея земельного реестра быстро распространилась по Британской империи: государственные землемеры составляли карты, а земельный департамент оформлял документы о праве собственности. Все происходило быстро и довольно эффективно, и, конечно, в то время ни один человек, облеченный хоть какой-либо властью, не заботился о том, что распределение наделов обычно сопровождалось конфискацией у туземных народов, которые тоже заявляли на эту землю свои права[589].

В Соединенных Штатах процесс шел снизу вверх. К самовольным поселенцам государство десятилетиями относилось как к преступникам, но затем в них стали видеть отважных первопроходцев, и неформальные претензии на собственность легализовали с помощью Закона 1841 года о преимущественном праве покупки и Закона о фермах и участках, принятого в 1862 году. Опять же, правам коренных народов, живших там тысячи лет, не придавали особого значения[590]. Вряд ли это было справедливо, зато выгодно. Превращая захваченные территории в юридически признанную собственность, регистрация земель дала толчок инвестициям и улучшениям. Некоторые экономисты, прежде всего сам Эрнандо де Сото, утверждают, что сегодня реестры собственности и кадастровые карты в развивающихся странах лучше всего создавать таким же образом, снизу вверх, признавая неформальные права.

Но действительно ли усовершенствованные реестры собственности открывают то, что де Сото называет «мертвым капиталом»? Конечно, здесь не все однозначно. Это зависит от наличия банковской системы, способной предоставлять кредиты, и экономики, ради инвестиций в которую стоит брать деньги взаймы. Еще это зависит от того, насколько гладко работают реестры.

Де Сото обнаружил, что в Египте официальная регистрация прав собственности включает 77 процедур, 31 учреждение и занимает от пяти до тринадцати лет. На Филиппинах все в два раза сложнее: 168 процедур, 53 агентства и от тринадцати до двадцати пяти лет ожидания в очереди. Из-за таких препятствий даже зарегистрированная собственность вскоре придет в исходное незарегистрированное состояние: когда ее надо будет продать, и покупатель, и продавец решат, что оформление сделки требует слишком много времени[591].

Но если все делается правильно, результаты бывают впечатляющими. Например, в Гане фермеры, имеющие четкое право на передачу собственности, больше вкладываются в землю[592]. По данным Всемирного банка, оценившего доходы и экономическое развитие, страны с более простыми и быстрыми реестрами собственности меньше страдают от коррупции и «серого» рынка, в них больше кредитов и частных инвестиций[593].

Реестры собственности занимают странное место в политическом спектре. Правые требуют, чтобы государство отошло в сторону и освободило место предпринимателям. Сторонники левых идей настаивают на более активном вмешательстве правительства в экономику. Создание и поддержание реестра собственности находится в центре диаграммы Венна[594]: если де Сото прав, правительству надо действовать, но бюрократии при этом должно быть как можно меньше.

Реестры собственности не модны, их не любят, даже не знают о них. Но без них многие экономики приказали бы долго жить.

Как я писал во введении, эта книга представляет собой попытку собрать пятьдесят самых поучительных историй о том, как изобретения сформировали современную экономику, и ни в коем случае не список пятидесяти самых значительных изобретений в экономической истории. Нет никакой надежды прийти к согласию в отношении подобного перечня, но если все же попробовать, то колесо почти наверняка в него войдет.