- А как мне было необходимо? – тихо спрашиваю.

- Создай полноценную семью, роди здоровых детей.

- А ты?

- А мне есть, чем заняться. И я тоже постараюсь наладить свою жизнь, найду кого-нибудь.

Последняя фраза хватает за горло и не даёт дышать:

- Кай… наша жизнь много чего пыталась нам доказать… но я вынесла из всего произошедшего только один вывод – моя возможна только с тобой!

Я чувствую, как он закрывает глаза. Такие важные, правильные, нужные слова, так странно и не вовремя мною произнесённые способны теперь, похоже, только на одно – причинять ему боль.

- Ты как глыба, за тобой спрячешься, и не дует, - пытаюсь ему объяснить. - Только один человек может дать мне то, в чём я на самом деле нуждаюсь. Такой был, есть и будет только один – ты. Ты  - моя ось, точка опоры.

Он поднимает руку и подносит к лицу, я не знаю зачем. Мне не видно. Всё, что у меня есть – это силуэт его фигуры, опирающейся на трость, против ржавого солнечного света, бьющего в тонированное стекло здания.

Я поддаюсь внутреннему зову, подхожу и прижимаюсь лбом к спине мужа. Да, хоть мы и разведены, он всё равно мой муж. Я чувствую его тепло - хоть и маленький, но всё же кусочек его спины в эту секунду принадлежит мне.

Кай не отталкивает. Просто стоит. Я напрягаю слух, стараясь поймать ритм его дыхания, зафиксировать вдох или выдох, но здесь, где-то между его лопаток, совсем ничего не видно и не слышно. И я, отбросив в сторону весь груз и неоднозначность последних лет, словно ничего и не было, подсовываю руку под его ладонь.

И ничего не происходит. В моих ушах шум, в глазах едкая кислота, в груди - смятение, но я не сдаюсь - толкаю свою руку в его раскрытую ладонь ещё плотнее. И один только мизинец Кая оживает, чтобы робко меня обнять. Это единственное крошечное движение заставляет мои лёгкие расправиться и сделать глубинный вдох, чтобы мгновением позже выдохнуть облегчение.  Я не могу, не умею, а главное, не хочу проживать свои дни без этого человека. Он мой. Всегда был. Сам сказал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его пальцы сжимаются, укрывая мою ладонь, согревая. Его рука держит мою, зажатую в кулак. Это то, как мы жили - я сама в себе, Кай - одевая меня собой.  Я распрямляю ладонь, разворачиваю и сжимаю пальцами его руку - теперь только так: мы держим друг друга, а не он меня.

Мне виден его сосредоточенный напряжённый профиль – вот так, как сейчас, он обдумывает только самые сложные задачи в своей жизни.

- Знаешь, а меня ведь встряхнул вовсе не любовник, - сознаюсь, наконец.

Кай поворачивается, и в моё лицо вонзается вопросительный взгляд, и именно вонзается, потому что слово «любовник» здорово заточило его края.

- ...не он, а ты. Именно ты. Так страшно вдруг стало потерять!

Да, не нужен был Ансель, встреча в отеле заставила протрезветь.

- Скажи что-нибудь? - прошу.

Кай очень долго собирается с мыслями. Так долго, что мои надежды успевают трижды умереть и заново родиться, но он, наконец, говорит это – то, что мне так необходимо было услышать, и только от него:

- Мы оба здесь, а не где-нибудь ещё. И, что важно, не с кем-нибудь ещё. Каждый из нас пришёл сюда своими ногами и по собственной воле, имея перед глазами десятки других путей, лиц и возможностей. Их действительно десятки, даже сотни, но мы снова, и не сговариваясь, нашли дорогу, которая привела обоих в одну точку.

Я прижимаюсь щекой к мягкой кашемировой ткани, желая на самом деле прорваться к нему - быть как можно ближе.

- Что ж ты так плачешь-то? – спрашивает.

- Я думала, уже всё! Совсем всё, понимаешь?

- Почему?

- Ты столько раз просил не предавать…

- Ты не предавала, Вик. Это всё я. Меня во всем вини. Вали всё на меня. Я, зная тебя как никто другой, провёл этим путём.

- Ты же обещал не лгать, не манипулировать… помнишь? – глотаю слёзы.

-  Помню. Всегда помнил. Но жизнь не всегда даёт нам шанс сдержать обещание, Вик, - вздыхает. – Ты, твоя жизнь, твоя радость важнее моего морального облика… и не только его. Важнее всего, вообще. Есть только мы друг у друга. Вдвоём против всего мира. И мы справимся.

- Кай…

Понятия не имею, что с моим голосом, но это «Кааай» прозвучало драматическим оперным пением. А вслед за ним впервые в моей и его жизни:

- Я люблю тебя…

Он замирает. Мы оба. Смотрим друг другу в глаза вечность, боясь пошевелиться.

- Повтори… - просит очень тихо, но так… глубоко… таким хрупким голосом.

- Я люблю тебя! – повторяю тоже тихо.

- Ещё…

- Я люблю тебя

Его ладонь не просто ложится на мою щёку, а будто впервые прикасается. Он трогает большим пальцем мои губы, одновременно приближая лицо, и прикоснувшись своими губами к моим, снова просит:

- … скажи это… ещё хотя бы раз…

- Я люблю… тебя, - выдыхаю в его рот.

В тот же миг он закрывает глаза, и у меня чувство, будто с его плеч лавиной сошла многолетняя тяжесть.

Кай целует меня. Не так, как тогда в чулане, а как мужчина, семнадцать лет любящий одну и ту же женщину. Мужчина, переживший то, что нормальные люди не желают даже своим врагам. Мужчина, никогда не сдававшийся. Никогда. Чтобы ни произошло, он будет шагать или ползти в заданном самим же собой направлении, единственном по его расчётам верном. Самый упёртый человек из всех, что мне попадались. Непреклонный и абсолютно не поддающийся убеждению. Всегда и во все времена живущий исключительно по своему собственному разумению, никогда не отходящий от своих принципов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я вспоминаю слова Дженны: «Тебе достался лучший мужчина на планете», и зависть в её глазах, пусть и не злобную, но всё же зависть. Он кажется ей идеальным, и не только ей – все вокруг убеждены в его неотразимости, в обречённости на успех, потому что он в этом мире ОСОБЕННЫЙ.  И только мне известны все до единого его изъяны, промахи, слабости, поражения и пробоины. Я знаю, что способно сделать его слабым. Я знаю, в чём именно кроется его уязвимость, чего на самом деле он хочет от жизни и чего ждёт. Я знаю, что он, в конце концов, считает для себя главным.