Недели сменялись месяцами, и Санти погружался во все большее отчаяние. Он не мог понять, что помешало Софии написать ему. Неужели она пытается забыть его? Его мама проявила сочувствие, но просила быть реалистом. Он должен снова повернуться лицом к жизни, свет ведь не сошелся клином на Софии, говорила она. Вокруг столько девушек! Отец тоже велел ему выбросить из головы эти глупости. Он добавил, что в юности с людьми часто случаются подобные неприятности. Очевидно, для него лучший выход — с головой уйти в учебу, отбросить все сомнения и ждать, когда наступит лучшее время. Было видно, что родители очень разочарованы в нем. Однако они понимали, что наказывать сына презрением слишком жестоко. «Он и так получил урок», — говорили они.

София не выходила у него из головы — все мысли Санти были только о ней. Во сне он часто скакал верхом, преследуя ее, словно мираж, но не мог догнать, и просыпался совершенно обессиленный. Санти не переставал вспоминать дни, когда они были вместе с Софией. Он с тоской проводил рукой по зарубкам на волшебном дереве, представляя, как вновь увидит ее. Он мучил себя сомнениями и воспоминаниями до тех пор, пока у него не осталось слез.

В июле того года Хуан Доминго Перон, президент Аргентины, умер в своем кабинете всего через восемь месяцев после возвращения из ссылки. Любимый одними и ненавидимый другими, он оказался связан многими узами со страной, потому что его имя было на слуху тридцать лет. Тело Перона не было забальзамировано, а похороны прошли без лишней помпы, как он сам завещал. Вторая жена Перона Исабель сменила его на президентском посту, и страна начала угасать. Исабель полагалась на своего коварного советника, в прошлом полицейского и астролога Жозе Лопеза Регу, который получил прозвище Колдун. Он утверждал, будто может воскрешать мертвых и разговаривать с архангелами. Он писал для Исабель речи, заявляя, что слышит их от самого Перона. Но страна была уже доведена до отчаяния, и никто не в силах был остановить неизбежное, ни Исабель, ни Жозе Лопез. Началась партизанская война, которую пытались подавить головорезы Колдуна. Пако предсказал скорое свержение президента.

— Она танцовщица в ночном клубе, и там ей и место. Этой женщине нечего делать в политике, — ворчал он.

И он оказался прав. В марте 1976 года военные отстранили Исабель от власти и посадили под домашний арест. Генерал Виледа развязал войну, борясь со всеми непокорными. Людей, которых подозревали в несогласии с политикой государства, хватали, пытали и убивали. Началась эпоха Большого Террора.

Женева, 1974 год

София сидела на скамейке лицом к голубому озеру. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, где виднелись горы. Глаза Софии покраснели от слез. Было довольно холодно, хотя небо поражало волшебной синевой. Она сидела, закутавшись в замшевое пальто своей кузины. На ней была шерстяная шапочка, но она все равно дрожала от холода. Доминик не уставала напоминать, что София должна есть. Что скажет Санти, если она вернется в Аргентину увядшей и исхудавшей? Но Софии не хотелось есть. Она поест, как только получит письмо, говорила она.

София прибыла в Женеву в начале марта. До этого она никогда не выезжала в Европу. Ее поразила разница между Аргентиной и Швейцарией. Женева была похожа на опрятную девушку. Ухоженные улицы сияли чистотой, витрины маняще поблескивали, а внутри магазины были роскошно обставлены и приятно пахли. Машины на дорогах были все красивые и современные, дома не хранили следов прошлого, как будто умытые свежей краской, в отличие от зданий в Буэнос- Айресе, свидетелей волнений и перестроек. Однако, несмотря на то, что Женева была начищена до блеска и поражала порядком, Софии не хватало сумасшедшей энергии ее родного города. В Женеве рестораны закрывались в одиннадцать, а в Буэнос-Айресе в это время они только начинали заполняться. Люди веселились до самого утра. Ей недоставало шумных кафе, вечеринок, которые устраивались прямо на улице, запаха бензина и жженой карамели, лая собак и крика детей. Она нашла Женеву скучной. Вежливой, культурной мировой столицей, но скучной.

София до этого ни разу не виделась с Антони и его женой Доминик, хотя она слышала, как родители говорили о них. Антони был кузеном по отцовской линии. Она знала это, потому что папа вспоминал «лондонские дни». Они осваивали столицу вместе, а Анна, оказывается, останавливалась у них в Кенсингтоне во время их помолвки. София догадалась, что Анна питает не очень теплые чувства к Доминик, находя ее «слишком рафинированной», хотя София и не ручается, что до конца понимает, о чем идет речь. Доминик тоже не испытывала к Анне симпатии, распознав в ней амбициозную простушку, которая решила проложить себе дорогу в общество с помощью удачного замужества, однако когда Доминик встретилась с Софией, то сразу прониклась к ней теплыми чувствами. Она решила, что София пошла в Пако.

К удовольствию Софии, Антони и Доминик оказались самой замечательной парой, которую ей только доводилось встречать. Антони был высоким и смешливым. Он говорил по-английски с заметным французским акцентом. Вначале София думала, что он делает это специально, чтобы рассмешить собеседников. Сейчас, когда она покинула родину, София особенно нуждалась в положительных эмоциях. Однако потом она поняла, что акцент Антони не наигранный, его же позабавило ее удивление.

Доминик было немного за сорок. У нее было доброе лицо, женственная фигура и открытый взгляд. Когда она хотела продемонстрировать интерес к теме разговора, то по обыкновению широко раскрывала свои большие голубые глаза. Она перевязывала свои светлые волосы (которые, по ее же признанию, стали светлыми после посещения парикмахерской) носовым платком в горошек. Всегда носовым платком в горошек. Доминик сказала Софии, что она познакомилась со своим будущим мужем благодаря такому платочку. Заметив во время одного представления в парижской Опере, как Доминик льет слезы, утирая их рукавом шелкового платья, он передал ей платочек. С тех пор она носит их как напоминание о том счастливом событии.

Доминик громко говорила, была весела и отзывчива. Она напоминала большую экзотическую птицу. Ее эксцентричность проявлялась даже в манере одеваться. Она любила яркие широкие брюки и туники, которые покупала в лондонских магазинах на Мотком-стрит. Пальцы Доминик были унизаны перстнями. Она сказала, что они служат ей средством самозащиты. «Лондон такое странное место. Единственное, где на меня пытались напасть. Это всегда происходило в метро, — сообщила она Софии, а потом жестко добавила: — Помню, как один мужчина, который едва достигал мне до пояса, подошел ко мне и сказал: «Я сейчас тебя отымею». Я взглянула на него сверху вниз и ответила, что если он только попытается, то я очень и очень сильно рассержусь. Он настолько опешил, что вылетел на следующей станции, как ошпаренный кот». Доминик гордилась собственной смелостью.

Софию потрясло и то, как был оформлен интерьер дома. Доминик закрывала окна шторами фиалкового цвета, чтобы они оттеняли цвет ее глаз. «Какой смысл в скучных тонах? Природа наделила нас фантазией», — пошутила она в ответ на вопрос Софии, почему в доме преобладают такие яркие тона. Доминик курила, как принцесса Маргарет, вставив сигарету в мундштук, а ногти красила в кроваво-красный цвет. Она была очень уверенной в себе, обо всем имела собственное мнение. София теперь отлично видела, почему Анна не испытывала к Доминик ни малейшей симпатии. Именно те качества, которые вызывали у Анны неприятие, были для Софии особенно привлекательны. София и Анна во мнениях редко приходили к согласию.