Французская осадная артиллерия действовала против Шестого, Пятого и Четвертого бастионов русских, а британские орудия были направлены (слева направо) на Казарменную батарею, Третий бастион и Малаховскую башню. Обстреливались военные корабли в гавани и некоторые объекты в городе. Подготовка и вооружение батарей продолжались до 15 октября, а через два дня, утром 17 октября, началась массированная бомбардировка. Всего на британских батареях установили семьдесят две пушки и мортиры, а на французских — сорок девять.

Между сражением на Альме и началом первой бомбардировки города прошло двадцать шесть дней. Подаренное время русские использовали с максимально возможной пользой. Под руководством Корнилова и Тотлебена они исступленно трудились, укрепляя оборону города огромными земляными редутами, в которых располагались защищенные позиции артиллерии. На эти работы мобилизовали весь гарнизон и жителей города. Тотлебен с гордостью вспоминал: «Работы производились безостановочно днем и ночью; в них участвовали все войска гарнизона, все вольные мастеровые и рабочие, городские обыватели, женщины и даже дети». Он отмечал, что большинство занятых на работах женщин были женами и дочерями матросов Черноморского флота[476]. Тем временем в войсках союзников осознавали упущенную возможность для атаки. Патулло в письме своей сестре Анни от 7 октября отмечал:

Для противодействия французским батареям русские приготовили шестьдесят четыре пушки, каронады, «единороги» и мортиры, а против британцев — пятьдесят четыре орудия разных типов; всего 118 орудий. Может показаться, что перед началом первой бомбардировки сложилось примерное равенство в артиллерии, но это не так. У русских имелось еще 123 пушки, размещенные на позициях продольного огня для защиты оборонительных сооружений от вражеских атак[478]. Во время осады обе стороны значительно усилили свою артиллерию[479]. Однако у русских была возможность значительно усилить свой гарнизон до начала первой бомбардировки. Например, через неделю поле сражения на Альме, 27 сентября 1854 г., в южной части Севастополя были размещены почти двадцать четыре батальона численностью шестнадцать тысяч человек. Всего пятью днями позже количество защитников увеличилось в полтора раза — до 36 батальонов и двадцати четырех тысяч человек. 12 октября в распоряжении русского командования имелось не менее тридцати шести тысяч человек — регулярная армия, иррегулярные казацкие части и экипажи кораблей Черноморского флота[480]. С каждым днем росли силы и решимость русских. Что касается армий союзников, то период до первой бомбардировки характеризовался разочарованием, что 6 октября признал Бергойн в письме коллеге по инженерному корпусу, полковнику Мэтсону:

Стало ясно, что русские полны решимости защищать Севастополь и готовятся к длительной осаде. Первоначальные надежды Бергойна, что противник сдаст город без боя, оказались необоснованными. Его растущее беспокойство от такого поворота событий отражено в письме, написанном на следующий день (7 октября). Он признавался Мэтсону: «Я очень обрадовался успеху на Альме и его непосредственным результатам, но чрезвычайно разочарован плохими перспективами после него. Это одно из таких непредвиденных обстоятельств, которое с самого начала делает все предприятие безнадежным». К чести Бергойна, следует сказать, что он не чужд самокритики, признаваясь, что «не предполагал, что опасность примет такую форму». В явном унынии, если не в депрессии, он сообщал своему адресату: «Я стараюсь не распространять эту безрадостную точку зрения, но наше положение чрезвычайно тяжелое, и я не вижу, как нам выпутаться». Далее генерал предупреждал, явно опасаясь за свою репутацию: «Не говорите об этом никому, кроме тех, на кого Вы можете полагаться, поскольку они посчитают мое поведение неподобающим»[482]. Однако Патулло и многих других эти откровения вряд ли бы впечатлили.

Следующие несколько дней в письмах Бергойна отражалось его явное неверие в успех операции. В них проступает уныние и зависть к относительному успеху французов, которые вели подкоп к Четверному бастиону. Например, 8 октября 1854 г. Бергойн отмечал, что «французы, похоже, более уверены в своем успехе, и, если там удастся сделать прорыв, мы присоединимся к ним в наступлении». Для него главная проблема состояла в том, что у британской армии «фронт атаки представляет половину крепости, причем в самой невыгодной позиции, тогда как у нас сил вполовину меньше, чем у противника!». Не в первый и уж точно не в последний раз британские экспедиционные силы страдали от несоответствия цели и средств. Справедливости ради, следует отметить, что такое несоответствие появилось только после отказа от решительного удара в пользу осады. Более того, поскольку британская база снабжения находилась в Балаклаве, Бергойн жаловался: «Нам приходится поднимать пушки и осадное снаряжение на небольшую гору, тогда как французы расположены на равнине». Бергойн был чрезвычайно опытным солдатом и инженером и в молодые годы, как и Раглан, участвовал в четырех осадах крупных крепостей во время Пиренейской войны[483]. Совершенно очевидно, что под Севастополем его одолевали сомнения. Патулло критикует и его план, и его методы: