— Что ты здесь делаешь? Я тебя уволил!

— Господин барон, я… — вздрогнул Шуллер и быстро поставил на столик графинчик с бренди. Карл Модестович давно пристрастился к этому редкому в здешних местах напитку и всегда подкреплял боевой дух одной-двумя рюмочками в отсутствие барона. — Я еще не закончил все дела.

— Какие дела? У тебя нет дел в моем поместье! Пошел вон отсюда, если не хочешь, чтобы тебя тут же и арестовали!

— Иван Иванович, а вы не забыли, что мне полагается расчет? — нагло заявил Шуллер, бочком двигаясь к выходу.

— Расчет?! После всего содеянного ты еще имеешь наглость говорить о расчете? Тебе мало того, что ты у меня украл?

— Я ничего не крал!

— Вон отсюда! Иначе позову исправника, и позабочусь о том, чтобы тебя не выпускали из тюрьмы как можно дольше!

— Воля ваша! — пробормотал Модестович, прикрываясь дверью. — Но, будьте уверены, что ваши беды на этом не закончатся! Auf Wiedersehen, Herr Korf!

— Auf Wiedersehen, Herr Schuller!

— Прошу вас, княгиня! — учтиво сказал Владимир, пропуская вперед Долгорукую. — Отец… Я не ошибся, это ваш бывший управляющий? Что ему надо здесь?

— Он заблудился. Мария Алексеевна, — барон поклонился Долгорукой. — Я признателен вам за то, что откликнулись на мое приглашение.

— Искусство требует жертв, — глубокомысленно изрекла та.

— Простите, едва не опоздал! — раздался тут же голос запыхавшегося Забалуева.

— Господин Забалуев! — обернулся к нему Владимир. — Вы один? А где же ваша невеста?

— Елизавета Петровна не приедет.

— Почему?

— Она плохо себя чувствует, — уклончиво ответил Забалуев.

— С утра была здорова, — удивилась Долгорукая и добавила. — Впрочем, это к лучшему.

— Полностью с вами согласен, — кивнул Забалуев.

— Но это не помешает мне поздравить вас с помолвкой! — надменно сказал Владимир. — Нам следует поднять бокалы за счастливую пару.

— Да-да! — поддержал его барон. — И, кроме того, я предлагаю на этот вечер забыть о разногласиях. В память о былой дружбе наших семей.

— Это было давно, — недобро скривилась Долгорукая.

— Так давайте притворимся, что мы все еще друзья. Хотя бы на этот вечер, — улыбнулся барон.

— Пусть будет так, — согласилась княгиня.

— Вот и славно! Пора поднять бокалы! Сударыня, что вы предпочитаете? Бургундское, шабли, а может, бренди?

— Пожалуй, бургундского.

— Мне тоже.

— И я, пожалуй, тоже выпью бургундского, — решил Владимир. — Вам, отец?

— Бренди, как обычно. Господа! Я поднимаю этот бокал за здоровье господина Забалуева и его невесты, очаровательной Елизаветы Петровны.

— И за успех сегодняшнего спектакля, дражайший Иван Иванович! За вас! — ответно поднял свой бокал Забалуев.

Потом все направились в театр. Большинство гостей уже сидели в своих ложах на балконе, полукругом опоясывающем партер, где были расставлены декорации, весьма достоверно изображавшие улочки Вероны.

Ложа Корфа — первая слева от партера. Проходя на свое место, барон негромко сказал сыну:

— Не ожидал тебя здесь увидеть.

— А я так просто горю желанием увидеть ту, ради которой вы готовы лишить наследства родного сына.

— Она делает меня счастливым.

— И вы полагаете, что этого достаточно, чтобы переписать завещание в ее пользу?

— Да.

— Признаться, я надеялся, что решение было принято в запале, и что вы передумаете…

— Я не передумал, — тон барона был настолько категоричен, что Владимир решил более эту тему не развивать.

Он сел в кресло чуть позади отца и весь обратился в слух. На сцене заговорили о Джульетте — леди Капулетти и кормилица.

— Кормилица… Скорее, где Джульетта?

— Клянусь былой невинностью, звала. Джульетта, где ты? Что за непоседа! Куда девалась ярочка моя?..

А «Джульетта» готовилась к выходу. Анна очень волновалась. Утром после возвращения из Петербурга она пришла проведать старого Корфа и призналась ему, что прослушивание не состоялось. Анна умолчала об истинных причинах, помешавших состояться ее встрече с Оболенским. Она сослалась на скверные столичные дороги и боялась поднять на барона глаза. Но Иван Иванович принял ее сдержанность за усталость и переживание. И Анна действительно чувствовала себя неловко — барон так надеялся на эту встречу, которая, наверное, состоялась бы, если бы…

Если бы они с Михаилом не увлеклись репетицией… Если бы не смотрели друг другу так долго и нежно в глаза, если бы не это неожиданное объятие и поцелуй… Их первый поцелуй…

— Не переживай, милая, — ласково сказал ей Корф. — Сыграешь сегодня Джульетту, а я приглашу Сергея Степановича к нам. Уверен, он с удовольствием приедет на пару дней — проветриться от суеты столичной жизни и посмотреть на тебя.

И вот теперь Анна мечтала только об одном — сыграть так, чтобы доставить Корфу радость своим искусством. Она обожала своего покровителя и преклонялась перед ним. Анна ничего не замечала вокруг себя. Там впереди горели огни рампы, от которых всегда в первый миг останавливалось сердце, и в теле появлялась странная легкость, как будто душа освобождалась от своей оболочки и становилась твоим ангелом, и вела тебя за собой — туда, где свет сцены и тишина зрительного зала.

Анна не видела, как Полина прокралась к веревочным тросам, поддерживающим кулисные противовесы — мешки с песком. Как она глубоко надрезала канат, и он хрустнул. Анна даже не слышала звука упавшего за ее спиной мешка — Никита, игравший Бенволио, успел вытолкнуть ее на сцену.

— Что вы хотели? — произнесла она свою первую реплику.

— Тебя зовет мамаша, — ответила ей по тексту кормилица-Варвара.

Анна не видела, как на финальной сцене в зал вошел Репнин. Она почти не слышала криков «Браво!» Но она обратила свое счастливое лицо к барону и с ужасом поняла, что он медленно сползает с кресла, и лицо его исковеркано страшной болью, а Владимир кричит безумным голосом:

— Да помогите же кто-нибудь! Отцу плохо! Доктора! Ради Бога, ради Бога! Быстрее! — Владимир склонился над отцом и попытался приподнять его.

Но тело барона как-то неожиданно отяжелело и стало неподъемным. Его лицо побагровело, рот свело судорогой.

Гости растерянно молчали, замерев на своих местах, а по балкону побежал человек, сидевший в третьем ряду в ложе с противоположной стороны, — доктор Штерн.

— Отец, что с вами? Папа, вы слышите меня? Доктор Штерн, доктор Штерн! Ради Бога, ради Бога, быстрее! Папа! Папа!

— Позовите слуг, — велел доктор Штерн, наконец, оказавшийся рядом. — Понадобятся два человека — мы должны осторожно перенести барона.