– На сюрках, но за столом, – подтверждает Гриша.

– Пойду, – говорю, – зароды проверю. Пролило, нет ли. Гриша, дай ружьё. Рябчики, может, попадутся.

– Нет у меня рузья, – говорит Гриша.

– Куда делось?

– Пропил.

– Кому?

– Грисе Фоминых.

– Да у того своих… как у дурака фантиков.

– А вот позарился… Хоросая была двустволось-ка. Тульская. Век отслузыла. Бой был – не надо было салиться…

– По воронам, – говорит дядя Саша.

– Я из неё столько соболей нассолкал, сколько… – не договорил. Икать начал.

– Возьми моё, – говорит дядя Саша. – Тока патронов к яму нет… не отыскал их. А вон у Миши-то… Десантника.

– Ладно, – говорю. – Без рябчиков обойдусь. Рыбы наемся.

– Ну, чё, Гуран, по-моему, дождёшься, – говорит тётя Луша.

– Да уж дождался, мила ты моя, – говорит дядя Саша.

– Вы уз при мне не подеритесь, – говорит Гриша. – А то я сыбко не люблю, когда воюют… музсы-на с зэнсыной… а муз с заной когда – особенно. Хос и быват, что и смесно. Сясто и мне, как третьему, перепадало…

– А ты не суйся, – говорит тётя Луша, – не будет и перепадать… Драться-то не стану, а вот ослопом садану – не поздоровится.

– Как пыль из ковра выбьет.

– Поговори мне!

– Ух, Кержа-ачка. Мало цари вас колотили… и мне некогда.

– Парень, приди только домой…

У Чеславлевых опять кричат.

Вышел за ворота Миша. Говорит:

– Ну вот ничё ей не скажи! Сразу и в слёзы.

Спустился я под угор. Пошёл в сторону Култыка, где стоит мой зарод. Один из трёх. Самый маленький. На осень.

Тучи поредели. Прорвались. Как прохудились. Миша и впрямь, глазами-то, их будто процарапал.

Ветер не поменялся. Оттуда же – с севера. Какой и был – не настойчивый. Набегами. Как лазутчик. Стало в разрывах видно голубое небо.

3. Вечер

За те два большие зарода, на дальней, Нестеровской, полине, – ничуть. Сели за вёдро, уплотнились. А за этот, маленький, на ближнем, ещё отцом в горельнике разделанном, покосе, волновался. Думал, насквозь его пробило. Залез в остожье, тут же и проверил. Со лбов – сухой. С боков – тоже. Мокрое сверху только – на ладонь. Обыкновенно. На пустом месте стоит – не под навесом. Обдует ветром – за день, за два ли. Если до снега будет передышка, лить если перестанет. Когда метал его, этот зародчик, дождь начинался. Завершивал второпях. И растянул его ещё, не рассчитал. Занизил. Не крутобокий получился. И на вершине – седловина. Постоял – образовалась. Но ничего вот, обошлось. Сено – не лист, пырей, не мелкое – поэтому. Заботой меньше. Сразу от сердца отлегло. Не надо будет перекладывать. Мороки много. Остожье разбирать да заново его загораживать. И сено высуши теперь попробуй – не июль, даже не август. Ночи холодные, уже не загорит, можно не беспокоиться. По первоснежью привезу. До декабря хватит. Если не баловать, как я, и на подстилку не валить излишне. Раза четыре съезжу на коне-десять копёшок в нём, в зароде-то, – и вывезу. Хоть и сметал его на берёзу – под трактор. Это ж ходить к ним, к трактористам, кланяться. И денег выложи… немало. А тут делов – и часу не потратишь. Ялань вон видно через ельник. Больше уйдёт на развороты, чем на езду. Из-за солярки – дорогая. Да на коне – куда уж лучше. Сам по себе, никто не подгоняет. Можно не весь. По возу в день. И в огороде же стожок – как загоню во двор, на первое-то время. Дурнина, правда. Лебеда. Есть будет нечего – смолотят.

И деньги… тоже не рисую. Станок печатный не завёл. Может, и следует. Подыщется в подполье место. На рыбе только – не надёжно. Сачком её бы в речке черпал. Ловится, хорошо. А не клюёт когда, тогда что делать?.. Грибы да ягода? Да черемша? Здесь не продашь, на рынок в город ехать надо. Сидеть на рынке не умеем, никто из нас не торговал. Ни из Черкашиных, ни Патюковых… И на кого скота оставишь?.. Какой тут, кроме-то, в Ялани, заработок?.. Раньше пошёл бы лесником. Сейчас – инфаркт заполучить. Да и лесник – Десантник уже занял. С горя не пьёт – инфаркт ему не угрожает… Ну, летом-ладно, а зимой?.. Да иногда сестра немного вышлет… Той и самой там нелегко. Дескать, хватает и с лихвой – по инвалидности ей платят…

Чуть ли не тысячу за них отдай – за два зарода… Этот, возьму коня, и вывезу, решил уж. А с дядей Сашей щукой расквитаюсь. Любит солёную. Под медовуху. Её поджарь – так тоже вкусно – свежую. Наша, кемская. А вот кетская, говорят, та – как полено. Обской бассейн.

Опоры из-под зарода вытащил – больше не сядет, набок не пойдёт. Чтобы потом под снегом не искать их. Сложил возле изгороди, в угол. На следующий год понадобятся. Может. Может, и нет, но всё равно – среди покоса их не бросишь, – буду косить ещё, не буду ли. Будет другой кто – помешают.

Встал на колени, склонился. Залез рукой под зарод, с той стороны, где комель у берёзы. Вытянул ружьё и пакет полиэтиленовый с двумя патронами. Пуля и дробь третьего номера. Чуть оржавело – волгло от земли. И отпотело. Обтёр тряпицей, в которое оно, ружьё, было завёрнуто. Тряпицу сунул под зарод. Внутри-то – смазывал – не беспокоюсь. Но разомкнул и заглянул в стволы – сверкают.

Той хоть обратно отправляй, сестре-то… Стыдно. Мужик – от женщины-то получать. Ну, как ты? – спрашивает – там?.. Как… отвечаю ей… Нормально.

Вылез из остожья. Отнёс опоры на опушину покоса, оставил их возле валёжины, на которой в сенокос перекуриваю и чаёвничаю. Вдруг пригодятся. Таловые – не берёзовые и не осиновые – за зиму не сгниют. Пять-то лет ещё потерпят.

Пошёл в осинник. Близко тот, шагах в пятидесяти. Чтобы тут, на пустоплесье, не маячить. Мало ли. Хотя и вряд ли кто сейчас в лес направится, – пока мокро-то. Обрызнет с каждого сучка. И по траве брести – только в болотниках. Ни грибов уже, ни ягоды. Рябина. И ту брать будут после заморозков. Сколько её вон – ветви ломятся. Кругом рыжеет – веселит. Дрозды пока не обклевали. Им и черёмухи с избытком. Та должна быть сладкой, спелой – во рту от неё уже не вяжет. Есть здесь одна, возле покоса, можно попробовать. Но не сегодня. Как-нибудь. Она додержится до снега. Отец на нем, этом кусте, и набирался. Любил он молотую, в пироге. А мне её и даром вот не надо. Ни в пироге, ни к чаю с сахаром со сливками. С куста сорвать – люблю такую.

Осинником прошёл.

Редколесьем.

Спустился в распадок. Густым пихтачом направился к Межнику.

Промок сразу до нитки. Но не беда: иду – разгорячился. Сапоги не распустил, и в них вода со штанов набежала – отмечаю это – хлюпает.

Охотился здесь раньше. За мелким зверем – белкой, колонком, за горностаем – веверицей, как говорит Арынин. Рысь как-то видел. Не добыл. Выдру выслеживал, да тоже неудачно. Стрелить в неё стрелил, но не попал. В ручей нырнула – и с концами. Хоть и вода прозрачная, но не нашёл. Живёт она здесь, знает, как укрыться. И был в тот раз я без собаки. Может, и попал. Недошеверёдно, как говорил отец. Так и Арынин говорит. Такое слово. Без вреда – значит – без раны. Так, по смыслу-то.