Они стояли возле машины: один из лучших асов Сталина и военкор «Красной звезды», поседевшая в двадцать лет. Держали друг друга за руки и не хотели расставаться. Если бы не эта проклятая война, ей не надо было бы сегодня уезжать, ему не надо было бы завтра лететь, рискуя уже не вернуться никогда. Если бы не эта проклятая война – они бы никогда не расстались, если бы не эта проклятая война – они бы никогда не встретились. Стояли, смотрели друг другу в глаза и видели только друг друга. «Би-и-ип» – раздался сигнал машины. В этой тишине он резанул острой бритвой по их израненным сердцам, которые только-только начали оттаивать, почувствовав душевное тепло другого, такого же искалеченного этой войной, и поэтому такого близкого, родного и понимающего человека. — Девушка, ну поехали же! — ругался шофер. — Вам любовь, а мне надо успеть до темноты обернуться.

— Еду, еду! Не кричите! — И уже садясь в машину, добавила: – Какая же я глупая, я же тебе свой адрес не оставила. — Быстро достала из портфеля листок бумаги и, написав на нем карандашом несколько строк, протянула его капитану. — Саш, вот мой домашний адрес и телефон, но дома я редко бываю, а вот адрес и телефон редакции. Ты пиши лучше на адрес редакции. Там мне передадут. Только пиши обязательно.

Уже закрывая дверь машины, которая увозила от него его Надежду, Покрышкин сказал девушке: – И ты тоже пиши!

Машина тронулась, а гроза люфтваффе, как простой мальчишка, смотрел ей вслед с грустью и тоской. И впервые за последнюю неделю он не чувствовал в себе слепой и безысходной ярости, а только холодную жесткую решимость бить врага до последней капли крови. Только сейчас он понял весь глубокий смысл этого заезженного казенного штампа. Проводив машину, он взглянул на часы: «Ого, время как летит. Полетов сегодня не будет, значит, будут теоретические занятия. Расскажу ребятам кое-что полезное и нужное».

Когда закрывшаяся дверь полуторки отделила Надю от этого летчика, вдруг, за какой-то час ставшего самым дорогим на свете человеком, она услышала, даже скорее не услышала, а почувствовала его просьбу писать ему письма. И, уже уезжая с аэродрома в промерзшей машине, она сказала себе: «Я обязательно буду писать тебе, Саша. И обязательно напишу в газете статью о тебе. О тебе и о детях».

Степан

Ну, вот я и дома. Да, да, дома: в расположении бывшей первой механизированной бригады особого назначения, в Кубинке. Забавно: за несколько месяцев где только ни жил, а домом воспринимаю только бригаду, остальное – рабочее место. И у меня есть целых двое суток – поглядев на мою изрядно отощавшую тушку и оценив заморенный вид, начальство попыталось отправить в недельный отпуск. Естественно, я отказался, ибо условия работы у меня не сравнимы ни с солдатами в окопах, ни с рабочими у станков, а ни тем, ни другим отпуск не полагается. Тогда мне вручили командировочное предписание в Кубинку, с формулировкой «провести инспекцию ОМСБрОН в срок не менее двух суток». А поскольку инспектировать там нечего, ибо там и так все в ажуре, то можно считать это приказом бездельничать. Ну, почти бездельничать.

Домик, где находятся наши с Саней квартиры, дверь…

— Кто там?

— Я… — Блин, что с голосом?

— Дядя Степан? Вы? — В дверях появляется удивленно-радостное лицо Аськи.

И тут же исчезает, ибо Сашка убегает, стремясь оповестить об этой новости весь невеликий домик.

И вот мы сидим на кухне и пьем чай. Мы – это сестры, я и Валентина Михайловна – женщина, присматривающая за квартирой и за девочками. Просто пьем чай военного времени, но сейчас просто нет ничего вкуснее, ибо дома. Дома…

По неизвестным мне причинам, поезд на Пермь шел через Челябинск и Златоуст. Когда мы стояли на станции, я увидел вокзал. Родной вокзал родного города. И не узнал его, да и не мог узнать, ибо старого здания я не застал, а новое построено где-то в семидесятые. Я смотрел на этот вокзал и с трудом сдерживался, чтобы не завыть. Человек из ниоткуда, никто и звать никак, и даже город, в котором родился и прожил всю жизнь, и тот – другой. Потом паровоз потянул состав, побежали назад станционные постройки, а я все смотрел и смотрел. Пока не углядел нечто до боли родное. «Лисий хвост» – тот самый дым, из-за которого я здесь очутился и благодаря которому электросталеплавильный цех номер один получил почетное прозвище «крематорий». Цех стоял на месте, там, где его поставили в тридцать четвертом году. А вон прокатка, электростанция – завод стоял на месте, исправно дымя и выдавая сталь. Интересно, что сейчас там варят?

Завод скрылся за очередным поворотом, потом замелькали дополнительные рельсы, в противоположном окне мелькнул деревянный домик «ст. Уржумка». Знакомо – эту станцию построили для разгрузки оборудования, прибывающего на строящийся машиностроительный завод еще в тридцать восьмом. Завод достроили, а станция осталась. И странно, ничего ведь не изменилось вокруг, но с каждым пройденным километром, с каждым ударом колес на стыках рельсов отступала накатившая тоска. Даже интересно стало, а в этой реальности Машзавод что делать будет? А Метзавод? Интересно. А еще интересней, чем наша эпопея закончится. Впрочем, это зависит только от нас.

Видимо, задумался я куда сильнее, чем мне показалось. По крайней мере, тишину за столом я заметил последним. Один-единственный вопрос: – Куда?

Долгий взгляд, глаза в глаза. Врать? Бесполезно и очень обидно. Договорились ведь.

— Вместе с бригадой, зенитки испытывать. Новые.

— Их же уже испытали, сутками гоняли здесь. — В голосе – надежда, в которую, кажется, не верит никто.

— Верно. Но на этих машинах людям в бой идти. А значит, их в бою проверить и нужно. В старину мастер вставал под мостом, который он выстроил, чтобы доказать, что строение не обрушится. Здесь – то же самое: создатель установки должен в первый бой вести ее самостоятельно. По крайней мере, иначе я не могу.

— …Товарищ подполковник, командир опытного зенитно-самоходного взвода капитан Сергеев прибыл в ваше распоряжение.

Ставка Верховного командования

Сталин прохаживался по кабинету, попыхивая любимой трубкой, а члены ГКО сидели за столом и смотрели на Хозяина, готовые ловить его каждое слово.

— Товарищи, операция «Южный парк» развивается успешно. Даже, что греха таить, лучше, чем мы ожидали. Немцы на юге выдохлись, и наше наступление позволит снять напряжение на этом участке фронта. Но вот по данным разведки, германская армия готовит наступление на севере. Товарищ Шапошников, введите в курс дела всех присутствующих.

Начальник Генштаба встал, подошел к карте, висящей на стене, взял указку и начал рассказывать о сложившейся ситуации на фронте.

— На данный момент на юге наблюдается следующая картина. Нам удалось остановить наступление немцев под Мелитополем, прорвать фронт и успешно деблокировать крымскую группировку. Войска Киевского, Юго-Западного и Южного фронтов продолжают успешное наступление. Наступление одесской группировки также развивается успешно. По итогам операции группе армий «Юг» будет нанесен очень серьезный ущерб, особенно в танках и артиллерии. По проверенным данным, у немцев нет резервов, чтобы воспрепятствовать нашему наступлению. Так что задача по выходу на линию Одесса – Умань – Киев будет выполнена.