– Мистрис Ринетт, – сказал граф Морэй, – я вижу, что костру и топору вы предпочли освященный церковью брак.

Я посмотрела прямо в полуприкрытые тяжелыми веками глаза Морэя и, обращаясь к священнику, сказала:

– Господин пастор, вы слышали, что сейчас сказал граф Морэй. Меня заставляют вступить в этот брак угрозами, что идет вразрез с законом вашей церкви.

Бедный, перепуганный пастор ничего на это не сказал, да я, собственно, и не ждала ответа.

– И заключению брака не предшествовало оглашение в церкви имен жениха и невесты, – продолжала я.

Пастор опять никак не отреагировал.

– Со мною нет женщин, которые поддержали бы меня, и нет свидетелей с моей стороны.

Вперед выступил Рэннок Хэмилтон. Он был хорошо одет – на нем был коричневый шерстяной камзол, черные рейтузы и чистая белая рубашка; его темные волосы были коротко и аккуратно подстрижены и покрыты простой коричневой бархатной шапкой. Рядом с графами Морэем и Роутсом он казался диким жеребцом с вересковых пустошей, стоящим подле своих утонченных одомашненных собратьев. Если бы я не знала его, не противостояла ему в часовне Святого Ниниана, он бы не показался мне непригожим. Но за его глазами не было ничего, никакого цветка, никакого символа жизни. От таившейся в нем черной пустоты я почувствовала дурноту.

Рассудительным тоном, внушившим мне ужас, он сказал:

– Замолчи, женщина. Наш брак был устроен графом Роутсом, главой клана Лесли, и графом Морэем, главой лордов Протестантской Конгрегации. Никакие иные свидетели нам не нужны.

Мы смотрели друг на друга. Выражение его лица было бесстрастным. Из-за глубоких складок между его бровей могло показаться, что он злобно хмурится, но это было не так. Я попыталась было дышать, как обычно, но у меня не получалось глотнуть достаточно воздуху. Что же мне ответить на вопрос пастора? Что?

– Возлюбленные братья, – начал пастор, затем невнятно произнес наставления, адресованные парам, вступающим в брак. Хотя в церкви было зябко, на его лбу выступил пот, и было видно, что он желает как можно скорее покончить с этим браком, явно заключаемом поневоле.

Я все еще не решила, что отвечу на его вопрос.

– Я призываю вас и приказываю вам сказать, – продолжал он, – так, как вы сказали бы в день Страшного суда, когда будут раскрыты все тайны людских сердец, известно ли кому-нибудь из вас о каком-либо препятствии, которое помешало бы вам вступить в законный брак.

Я приняла решение тотчас и сказала:

– Перестаньте. Я не согласна, и это…

Рэннок Хэмилтон размахнулся и, не меняясь в лице, сильно ударил меня по губам.

Я шатнулась назад, ощущая во рту вкус крови и прижимая руку ко рту. Один из двоих воинов Роутса поймал меня, не дав мне упасть, и толкнул обратно, в сторону пастора. Я стояла рядом с Рэнноком Хэмилтоном и чувствовала, как по моему лицу струятся слезы. Мне страшно не хотелось плакать, но я ничего не могла с собой поделать.

– Нам неизвестно ни о каких препятствиях, – спокойно сказал Рэннок Хэмилтон.

Пастор сглотнул, переведя взгляд с Морэя на Роутса и обратно на Морэя. Морэй чуть заметно кивнул. Воины, стоящие у входа в часовню, шевельнулись; кожа их поясов скрипнула; один из них положил руку на эфес шпаги.

– Если вы верите в слова, произнесенные Господом нашим Иисусом Христом, – протараторил пастор, – то можете быть уверены, что Бог соединил вас в этом…

– Мне известно о препятствии.

Мы все вздрогнули. Один из воинов Морэя со свистом выхватил клинок из кожаных ножен. Возле входа в часовню из пустого, темного нефа церкви, словно материализовавшись из тени, выступил человек. На нем был простой черный костюм для верховой езды, и, в отличие от людей графа Морэя, он из уважения к церкви пришел без оружия. Его голова была непокрыта, и золотисто-рыжие волосы отливали золотом, словно их коснулась кисть иллюминатора, художника, украшающего рукопись цветными рисунками.

– Дама не желает выходить замуж, – сказал Никола де Клерак. Он произнес эти слова негромко и без резкости, но тем не менее сумел привлечь всеобщее внимание.

Я задрожала всем телом и почувствовала, что меня бросает разом и в жар, и в холод.

Граф Морэй прервал на миг воцарившееся молчание.

– Это вас не касается, – произнес он. – Этот брак совершается по повелению самой королевы.

– Так она мне и сказала, как только я вернулся в Холируд. – Я видела, как он перенес свой вес с пяток на носки; я и прежде видела, как он делал это, когда танцевал. Острие шпаги воина графа Морэя было направлено прямо ему в сердце, а у него в руках не было ни шпаги, ни кинжала. – Однако все равно хоть кто-то должен сказать: брак не является действительным, если одна из сторон не согласна.

– Нико, – сказала я, все еще ощущая кровь во рту, – их шестеро, и все они вооружены.

Он улыбнулся.

– Это верно, ma mie, – сказал он, – но это вовсе не значит…

Воздух рядом с ним рассек клинок шпаги, прошумев в воздухе, как крыло большой птицы. Послышался лязг стали, когда все воины Морэя и Роутса выхватили из ножен свои клинки. Я закричала – я не могла не кричать – и изо всех сил забилась, пытаясь вырваться из рук воинов графа Роутса. Рэнноку Хэмилтону пришлось самому схватить меня сзади за локти.

Нико не сдвинулся с места. В черной ткани его камзола появился сквозной разрез. Его окружали шестеро солдат с обнаженными шпагами в руках.

– Это дом Божий. – Его голос был невозмутимо спокоен. – Неужели вы, милорд Морэй, хотите осквернить его не только насильственным браком, но и пролитием крови?

Морэй сделал знак. Солдаты отступили и опустили шпаги, однако не вложили их в ножны.

– Это бракосочетание продолжится, – сказал Морэй. – Оно происходит по воле королевы и по ее приказанию. Если здесь и прольется кровь, то по вашей воле, месье де Клерак, а не по моей.

– Я согласен с графом Морэем, – сказал Роутс. – И я, и мои люди.

– К черту все ваши любезные речи, – злобно сказал Рэннок Хэмилтон. – Я готов встретиться с тобой один на один, французишка, после того как я женюсь на твоей ведьмочке и…

– Мастер Рэннок, – сказал граф Роутс, – вспомните, зачем вы здесь. Вы женитесь на мистрис Ринетт ради спасения ее души и ради достижения целей лордов Конгрегации.

Пальцы Рэннока Хэмилтона впились в мои руки с такою силой и так больно, что я, как ни старалась, не смогла сдержать слишком шумного вздоха. Нико сделал шаг вперед. Люди Морэя снова подняли свои шпаги. Рэннок Хэмилтон засмеялся.

– Это еще что, – сказал он. – Скоро она у меня завопит…

– Мастер Рэннок, – раздался предостерегающий голос Морэя.

Больше он ничего не сказал. Я стиснула зубы. Если бы мне удалось вырвать клинок у одного из воинов Морэя, смогла бы я пронзить им черное сердце Рэннока Хэмилтона прежде, чем меня остановят? И пусть бы потом меня обезглавили или сожгли – я готова… нет, конечно же, это не так – я не могла покинуть Майри.