Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Друзьям стиль Бисмарка пришелся по душе. Людвиг фон Герлах писал Гансу фон Клейсту:
...
«Ведь наверху у нас еще не бывало такого человека? Бисмарк превзошел все мои ожидания. Я не мог и предвидеть в нем столь спокойной твердости и уверенности. Бисмарк – на века! (Написано по-английски.) Назло всему миру и загранице!»31
Оценку самим Бисмарком своих первых шести месяцев пребывания у власти мы нашли в его письме давнему другу по Гёттингенскому университету Джону Мотли. 1 апреля 1863 года, в день своего 48-летия, министр-президент писал Мотли:
...
«Никогда не думал, что в зрелые годы мне придется исполнять презренные функции парламентского министра. Когда я был послом, я тоже считался государственным служащим, но у меня сохранялось чувство, что я остаюсь джентльменом… В роли министра я чувствую себя илотом. Депутаты в целом не так уж и глупы, если так можно выразиться. По отдельности это очень умный и в основном образованный народ, закончивший, как правило, нормальный немецкий университет, но когда они собираются in corpore (вместе), то из них получается тупоголовая масса, хотя индивидуально каждый из них вовсе не глупый человек. (Дальше письмо составлено на английском языке. – Дж. С .) Эти мои чернильные усилия свидетельствуют о том, что когда я остаюсь один, то вспоминаю о тебе. Проходя мимо старого дома Ложье на Фридрихштрассе, я всегда поднимаю голову и смотрю на окна, в которых когда-то можно было увидеть пару красных туфель, задранных на стену джентльменом, сидевшим в позе янки с запрокинутой головой. Мне согревают душу воспоминания о «старых добрых временах», когда мы были всего лишь «проказливыми мальчишками». Бедняга «Флеш» (граф Герман Кейзерлинг) путешествует с дочерью. Не имею понятия, где он сейчас находится. Моя жена очень признательна за добрую память, а также и дети… Deine Hand sieht aus wie Krhenfsse ist aber sehr leserlich, meine auch? (Твои каракули написаны будто вороньей лапой, но разобрать можно. А мои?32)».
Мотли к тому времени стал американским послом в Вене. В конце мая 1863 года он сообщал о своем университетском друге леди Уильям Рассел, грозной матери будущего британского посла в Берлине Одо Рассела:
...
«Сейчас я с интересом наблюдаю за сценами, которые устраивают друг другу корона и парламент в Берлине. Между прочим, Бисмарк-Шёнхаузен – один из моих давних и самых близких друзей. Мы жили два года чуть ли не в одной комнате – давно, когда мы оба были juvenes imberbes (безусыми юнцами), и теперь возобновили нашу дружбу. Это исключительно талантливый и непоколебимо мужественный человек. Его больше всего поносят сейчас английские газеты, и я желаю ему удачи. Не верьте ни одному слову из той чепухи, которую вам приходится читать. Он истинный reactionaire и не делает из этого никакого секрета. Солидарен с королем в том, что парламентское большинство не может определять форму правления в Пруссии, что бы ни говорили на этот счет в Англии… Я сам законченный либерал, но Пруссия в силу объективной необходимости может быть только военной монархией, в ином другом виде она перестанет существовать. Вы, как натура властная, должны симпатизировать Бисмарку»33.
Бисмарк подготовил проект королевского указа, ограничивавшего свободу прусской прессы, но не мог найти нужную формулировку. Хотя статья 27 конституции запрещала цензуру и гарантировала свободу слова, в ней содержалась и удобная лазейка: «Ограничения на свободу прессы могут быть наложены только посредством закона». Кроме того, законом о прессе 1851 года правительству предоставлялось право лицензировать и контролировать все печатные издания. 1 июня 1863 года король подписал указ о прессе, позволявший бюрократическими средствами затыкать рот оппозиционным изданиям и лишавший их возможности обращаться в суд. Они могли взывать только к правительству34.
Кронпринц Фридрих Вильгельм знал о конституционных экспериментах Бисмарка. Эдикт о печати положил конец его терпению. Принц приехал по делам в Данциг, где публично и выразил свое несогласие с попранием конституции. Когда принимающая сторона высказала сожаление по поводу того, что последние события омрачают радость, которую в городе испытывают в связи с его визитом, Фридрих Вильгельм ответил:
...
«Я тоже опечален тем, что прибыл сюда в то время, когда случился разлад между правительством и народом, чему я немало удивился. Мне ничего не было известно о приготовлениях, которые к этому привели. Я был в отъезде. Я не принимал участия и в обсуждениях, давших этот результат. Но все мы и я в особенности, как человек, знающий благородство, отеческие помыслы и великодушие его величества короля, все мы уверены в том, что Пруссия под скипетром его величества короля продолжит идти вперед, в то будущее, которое предначертано ей Провидением»35.
Король рассвирепел. Его злость усиливалась и досадой на самого себя: он все же понимал, что пошел на поводу у Бисмарка, одобрив эдикт, на самом деле нарушавший конституцию. Он объявил о намерении арестовать кронпринца по обвинению в измене. От этого шага его с трудом отговорил тот же Бисмарк, испугавшийся, что раздоры между отцом и сыном навредят и ему самому.
Кронпринцесса тоже была возмущена до глубины души, о чем она и написала матери, королеве Виктории, 8 июня 1863 года:
...
«Я уже сообщала тебе четвертого числа о том, что Фриц дважды писал королю, предупреждая его о последствиях неверного истолкования конституции для того, чтобы искоренить свободу прессы. Король тем не менее сделал это и прислал Фрицу очень рассерженное письмо. Фриц потом четвертого числа отправил протест Бисмарку, требуя незамедлительного ответа. Бисмарк не ответил … Поведение правительства и то, как оно относится к Фрицу, оскорбляет мои чувства независимости . Слава Богу, я рождена в Англии, где люди не ведут себя как рабы и слишком порядочны для того, чтобы ими помыкали»36.
Продолжил бы Фриц борьбу, возможно, он бы и выиграл, а король отрекся бы от престола. Но таких подвигов вряд ли стоило ожидать от принца, который, хотя и испытывал давление со стороны жены, в целом разделял представления отца о королевском величии.
Одновременно отношения Бисмарка с монархом подвергались испытанию и по другой сюжетной линии. Вильгельм I с тревогой ожидал давно запланированной встречи в Бад-Гаштейне с австрийским императором. Бисмарк писал Роону в начале июля 1863 года из Карлсбада о том, что он собирался уйти в отпуск, но «король и слышать об этом не захотел, а я не решился его огорчать»: «Он желает, чтобы я оставался на месте, поскольку со дня на день может приехать император, несмотря на то что контакты со мной могут не понравиться западным державам и либералам»37. А жене Бисмарк жаловался: «Как это утомительно, когда на тебя смотрят как на японца… объект всеобщей нелюбви»38. Похоже, и самому Бисмарку была малоприятна общенациональная непопулярность.
24 июля он поселился в отеле Бад-Гаштейна, куда 2 августа без предупреждения прибыл император Франц Иосиф. Антон Шмерлинг (Антон Риттер фон Шмерлинг [1805–1893]), бывший участник революции 1848 года, а теперь «государственный министр» Габсбургов, воодушевленный австрийскими «успехами» в запугивании России, подготовил предложение о реформе Германского союза с целью последующего добровольного объединения Германии под эгидой Австрии. 3 августа 1863 года, когда король Вильгельм наслаждался целебными водами Баден-Бадена, император Франц Иосиф объявил съезд германских князей, которым предстояло собраться через две недели во Франкфурте-на-Майне, столице германской конфедерации39. Это был серьезный вызов замыслам Бисмарка. Все германские князья согласились приехать во Франкфурт. Не мог же не повиноваться своему сеньору и Вильгельм, преданный вассал, тоже получивший приглашение на съезд? Сложилась еще одна конфликтная ситуация, в которой вновь проявились незаурядные лидерские качества Бисмарка. Мы приводим его собственное описание разрешения кризиса:
