— Господи, — сказала она, голос ее был насмешлив, — разве это хорошо?

— Ну, разве вы не понимаете, что я имею в виду? Еще не так давно вы бы замерли, словно аршин проглотили, и промолвили бы что-нибудь леденящее, например, «в самом деле?».

— Я думаю, вы правы. Наверное, мне и теперь следовало ответить так же.

— Нет, нет, это слишком угнетает. Мужчину надо ободрять.

— А надо ли? Да почему же?

На воде солнце жгло очень сильно и сверкало так, что Летти едва могла смотреть. Она уже обгорела и опасалась, что завтра весь нос ее будет покрыт веснушками. Это Летти не очень беспокоило, но вот без солнечного удара она могла бы обойтись. Голова казалась обожженной, когда она прикладывала к ней руку.

Оставив флирт, Мартин посетовал:

— Вам надо было взять шляпу или зонтик.

— Еще бы!

— Там под деревом — тень, давайте поплывем туда.

Это было дерево с подмытыми корнями, оно нависало над водой. Мартин налег на весло, и вскоре они вплывали в тень. Летти засмеялась.

— Берегитесь змей.

— И пауков, — согласился Мартин, тормозя веслом, чтобы удержать лодку под нависшим деревом, замедляя ее движение вперед и, наконец, совсем останавливая. Покачиваясь на течении, лодка стукалась о корни.

— Я думаю, вы понимаете, — сказала Летти, — что сдаете позиции и оставляете Салли Энн полковнику.

— Уорд допустил перебор на аукционе. Ему следовало бы сначала подумать.

— Так вы не беспокоитесь? Но он, кажется, собирается отыграться.

— Ради Бога. Пусть попробует.

— Вы не будете возражать?

Но он не собирался ничего рассказывать.

— С моей стороны было бы в высшей степени нетактично что-то говорить сейчас. Джентльмен не говорит о даме в беседе с другой дамой.

— Кто вам это сказал, ваша мать?

— Подруга, — признался он, шутливо засмеявшись, кончики его усов приподнялись.

— Да, и в любом случае вы знаете Салли Энн всю жизнь, а я человек со стороны. Хороший урок для меня. Поделом.

— Я что-то сомневаюсь в этом, — сказал Мартин. — В вас раскрываются такие глубины, которых я и не ожидал. Расскажите о своей полночной прогулке с Шипом.

— Да нечего тут рассказывать, — запротестовала Летти. — Это досадное недоразумение.

— Недоразумение? Почему же вы тогда покраснели? Изобразить негодование было совсем нетрудно.

— Я не собираюсь обращать внимание— на намеки мистера О'Коннора. Это просто неприлично!

— Вы забываете, я видел, как вы целовали Рэнни. Я что-то не помню, чтобы моя учительница когда-нибудь меня целовала, когда я был мальчишкой. А Рэнни, несмотря на все обстоятельства, совсем не мальчишка.

— Это… это был просто порыв. Он бывает очень мил.

— И я бываю мил, — сказал он, — если меня соответственно или несоответственно поощряют к этому.

Он положил весло, поднялся со скамейки, придвинулся к ней, опустился на середине лодки на колено. Потом Мартин взял Летти за руку и притянул к себе. Лодка, которую уже ничего не удерживало, поплыла вниз по течению.

Летти могла бы запротестовать, сказать что-нибудь раздраженно или шутливо, или даже холодно. Это бы остановило его. Однако взгляд ее устремился на рыжинку в его усах. Мартин был все ближе и ближе. В его глазах читалось явное удовлетворение, они были черными, не карими.

Усы были настоящими, каждый их волосок рос из кожи. Они были тщательно напомажены, расчесаны и слегка завиты на кончиках. Губы под усами приготовились к поцелую. Они коснулись ее губ.

Летти уперлась руками в его грудь и с силой оттолкнула. Мартин потерял равновесие, закачался и перевалился за борт, подняв фонтан брызг. Лодка заплясала. Он ушел под воду, потом выплыл, колотя по воде.

— Зачем вы это сделали? — прокричал он ей вслед, так как ее уносило течение.

— Спросите у вашей подруги!

— Вряд ли она среди ваших знакомых! Намек был очевиден.

— Да, а вы не такой уж и джентльмен!

Теперь он плыл, медленно взмахивая руками. Ну и пусть поплавает. Она и не подумает предложить ему место в лодке, а доберется до берега и без него. Летти взялась за весло и, снова усевшись, опустила его в воду. Налегая, используя всю силу своего гнева, она направила* лодку к растущим у берега деревьям. Когда она огляделась, то увидела, что лодку отнесло течением почти туда, откуда они отплыли. Рэнни стоял на берегу. Ждал.

В нескольких футах от песчаной отмели, на которой он стоял, Летти в последний раз с силой налегла на весло. Нос лодки уткнулся в песок. Рэнни потянулся и вытащил тяжелую посудину дальше на берег. Не говоря ни слова, он подержал лодку, чтобы Летти смогла встать, потом взял ее за талию и вытащил из лодки.

Голос ее был удивительно тих, когда она произнесла:

— Спасибо.

Рэнни посмотрел на нее, в глазах был холодный отблеск. Руки лежали на поясе.

— Скажите мне, — спросил он, — вы целуете всех мужчин?

Летти чувствовала себя так, словно он дал ей пощечину.

— Господи милостивый, нет! — крикнула она, заимствуя одно из восклицаний тетушки Эм, но придав ему, однако, ироничную язвительность. — Только симпатичных!

Она подобрала юбки и зашагала прочь, высоко подняв голову. Рэнсом смотрел ей вслед и понимал с печальной определенностью, что заслужил то, что получил. Слишком уж соблазнительно было использовать то, что Рэнни позволено все, и сказать открыто, что думал. Больше он этого не сделает.

Повернувшись, он столкнул лодку, запрыгнул в нее и поплыл по реке к тому месту, где, разбрызгивая воду, ругался Мартин.

Петух был молодой, гордый и какой-то сбитый с толку. Он начинал кукарекать вечером после десяти часов, и продолжалось это четыре часа без перерыва, пока он не начинал хрипеть и издавать звуки, напоминающие скрип несмазанной калитки. В пять утра он снова брался за свое. Все это было бы не так уж и плохо, но местом для своего насеста петух выбрал магнолию рядом с окном спальни Летти. Она терпела его одну ночь, потом вторую. На третью ночь она лежала, слушала и вздрагивала, |удивляясь, как же тетушка Эм может спать в таком гвалте. После двух часов «пения» это уже невозможно было вынести.

Летти встала, надела халат, раздраженно вытянула из-под воротника прядь волос на плечи, затянула пояс на талии и завязала его. Сунув ноги в тапочки, она вышла из комнаты, даже не пытаясь идти потише. Если все в доме еще не проснулись, то она уже никого не разбудит.

Когда она дошла до середины холла, в ней заговорила совесть, и дальше она двинулась на цыпочках. Лайонела не было видно у двери Рэнни. Это совсем не означало, что у Рэнни нет сегодня головной боли и он спит без опийной настойки. Скорее, это объяснялось тем, что на ужин к Маме Тэсс должен был приехать Брэдли, его отец. Что-то говорили о том, что он останется ночевать, как он поступал уже не раз за прошедшие несколько недель, когда навещал мать и сына.