Поверить в то, что мироздание расщедрилось и вернуло пропажу, не получилось. Ясно как день – это Глеб! Опять свой фокус с тайным подарком провернул, надел на палец, когда уснула. Как мальчишка, честное слово.

Моя оторопь была расценена несколько неправильно.

– Крис, мне действительно жаль. Если бы я знал, что ты… что тебя… я бы…

– Ты бы что?

– Я бы никогда не согласился, – выдохнул дерганый и опустил глаза.

В салоне опять воцарилась тишина, но длилась она недолго. Кажется, кому-то совесть язык жгла. Или не только язык?

– В прошлую субботу мы ходили на свидание, – заявил оборотень. – Все было нормально за исключением одного – я тебя укусил. Знаешь, это не нарочно было, просто ты мне очень понравилась и… у нас так принято, Крис.

– Кусать?

Парень кивнул.

– Это метка для своих. Ну и повод встретиться еще раз.

Ничего не поняла, но уточнять не стала.

– Ты, конечно же, разозлилась, обозвала психом и ушла. Но… Крис, ты же согласилась.

– На что?

– На второе свидание.

Уф! Вот чувствовала же, что не все с этим оборотнем так просто.

– Ты согласилась на второе свидание, – продолжал лечить мою амнезию Шас. – Мы должны были встретиться сегодня, ну то есть вчера, в пять, у памятника Пушкину. Меня с воскресенья в городе не было, я только утром вернулся. Звонить тебе не стал, я был уверен, что… В общем… Крис, ты не могла не прийти. И тут, за несколько часов до встречи, вижу тебя в обнимку с Вознесенским. А потом до меня доходит, что Кристина Анатольевна Новикова, о которой все сообщество судачит, и моя Крис – одно и то же лицо. Что я должен был делать?

Выдохнула, вдохнула. На фоне того, что меня по-прежнему трясло, реакция осталась незамеченной. Желания хамить не было, несмотря на некоторые не слишком корректные заявления.

Итак, что мы имеем? Меня укусил оборотень. И это произошло здесь, в настоящей реальности. Но я-то эту реальность не помню, я всю прошлую неделю в другой, в подстроенной жила. Или… или я только памятью там, а телом здесь? Или на две реальности сразу? Или это очередной баг вроде того, который с учетной записью приключился?

– Куда ты меня укусил? – Вопрос казался важным. Просто я никаких следов на своем теле не видела, Глеб, который за эти несколько дней успел исследовать каждый миллиметр, тоже на укусы не жаловался.

– В губу, – ответил Шас.

Я тут же принялась ощупывать губы языком. Ничего.

– Раны от зубов оборотня затягиваются в течение часа, – пояснил дерганый.

Черт. Неужели действительно баг? Впрочем, если вспомнить, кто проводил ритуал, удивляться нечему. Нет, не из плеч руки у Вальтеза растут. Из другого, менее поэтичного места.

Но рассказывать о своих выводах, разумеется, не собиралась. Признавать правоту оборотня тем более.

– То есть доказательств у тебя нет, – резюмировала я.

Дерганый такого поворота не ожидал, вытаращился. А когда удивление спало, нахмурился и выдал:

– Как это нет? Крис, ты подчинилась моему зову.

– Прости. Я не понимаю. Я не разбираюсь во всех этих делах.

Оборотень поджал губы. Сказал, словно выплюнул:

– Высокомерие Вознесенского заразно, да? Мы встречались, Крис. Я поставил на тебе метку. Я хотел, чтобы все продолжилось, я хотел, чтобы ты стала моей женщиной. Говорю же, ты мне очень понравилась.

Холодок по спине в дополнение к ознобу – мелочь, если вдуматься. Желание забиться в дальний угол и ощериться – глупость.

– То есть я вышла из квартиры, потому что ты меня укусил? Потому что… ты в меня какой-то яд впрыснул?

Ответом стала кривая горькая улыбка.

Вот черт!

– И это называется меткой оборотня?

– Да, – ответил Шас.

Уф… только не говори, что я имею все шансы снова превратиться в зомби, который крыши перепрыгивает. Я не хочу! Не хочу и не могу!

– Но Глеб Игоревич… проверял меня на магические воздействия. Он никакой метки не видел.

– Конечно, не видел.

А до меня вдруг дошло…

– Вам нельзя ставить метки на людей, верно?

– Можно, – отозвался оборотень. – Но только при заключении официального брака. А пока разрешения нет, мы…

– Шас, заткнись! – рыкнул Вал.

Но дерганый махнул рукой и все-таки договорил:

– Глупо упускать понравившуюся женщину только потому, что эти твердолобые уроды что-то там напридумывали. Мы ставим метки, но слабые. Такие, которые только в активном состоянии видны.

– А активное состояние – это когда… зов?

– Именно.

Черт. Но ведь это нечестно. Я сейчас не про запреты, я про методы. Если я, обладательница слабой метки, по одному слову оборотня прыгнула с крыши, то что случается с теми, на ком другая, сильная отметина?

– Это нечестно, – озвучила свои мысли я.

– Ты мне понравилась, – парировал парень. И до того убежденно сказал, что… в общем, для него это был супераргумент, не меньше. – И мне жаль, что так вышло.

– Как так?

– Удачно! – встрял в разговор водила. Усмехнулся. – Ты очень удачно втюрился, Шас. Лучше не придумаешь.

Дерганый тихо рыкнул и отвел глаза, а я… Черт возьми, я не могла не улыбнуться.

Ясно. Все ясно. Все эти стенания по поводу моего предательства, вся эта ревность и грусть – ложь. Мальчик поразвлечься хотел. Поразвлечься и ничего больше! Будь его намерения серьезными, то, узнав о моей «амнезии», он бы изменил планы. Он бы попробовал уговорить подельника остановиться.

– Значит, ты не мне мстишь? – выдохнула я. – Ты мстишь Глебу?

Возможно, он бы и ответил, но тут машина притормозила и медленно вошла в поворот. Свет фонарей исчез, мы свернули на грунтовку.

– Куда вы меня везете? Зачем? – Да, быть смирным заложником все труднее.

– А какая разница? – отозвался Вал. – Жить будешь, а остальное фигня.

– Что?

– Крис, помолчи. – Это опять Шас вступился. – Поверь, все будет хорошо. Тебе ничто не угрожает, и… короче, молчи. Просто молчи.

И я действительно заткнулась. Но вовсе не потому, что оборотень приказал – по собственному желанию, из чувства самосохранения. А еще колечко на пальце провернула, чтобы не светить лишний раз. Кто знает, может, я вообще никогда своего инкуба не увижу, а так хоть какая-то память о нем останется.

При мысли о Глебе сердце пронзила боль, а осознание того, что я действительно могу его потерять, было подобно громовому удару. Вся сдержанность, вся выдержка полетели к черту. Слезы посыпались из глаз горохом, единственный всхлип, вырвавшийся из горла, напомнил карканье недобитой вороны.