– Вяжите, – сказал инкуб с явным неудовольствием. А потом подхватил на руки и понес прочь из проклятого логова.

Едва переступил порог, едва шагнул на крыльцо, в лицо ударил порыв ледяного ветра. Я задрожала и на несколько бесконечно долгих секунд пришла в себя. Протрезвела, чтобы осознать – все гораздо серьезней, чем думалось. Вокруг логова плотное кольцо оцепления, причем это не разномастная толпа – мужчины поголовно в камуфляже, с милицейскими щитами и дубинками. На подъездной дорожке замерли несколько зловещего вида машин. Где-то вдалеке слышался шум вертолетного винта.

Стало неудобно. Почти так же неудобно, как в тот момент, когда Глеб остановился перед толпой сотрудников ООО «С.К.Р.» и заявил – у нас с Кристиной Анатольевной все серьезно. Вот… вот теперь все сообщество знает, насколько серьезно.

Мамочки… и как жить дальше?

Большую часть воскресенья я провела в постели. Сперва отсыпалась, потом просто лежала и думала о жизни. Все-таки странно она повернулась.

Всего две недели тому я знать не знала обо всех этих инкубах, вампирах, лиге тринадцати и прочих энергетических телах. И даже вообразить не могла, что моя скромная персона может спровоцировать свару с привлечением вертолетов и ОМОНа. Пусть ненастоящего, но все-таки.

О том, что кто-то захочет выкрасть с целью окольцевания и заточения в замке… ну это вообще за гранью фантазии. Про такое даже в любовных романах, кажется, не пишут.

Я вообще была убеждена, что никому никогда не понадоблюсь. Никому и никогда!

Это в двадцать кажется, будто весь мир у твоих ног – протяни руку и возьми. В тридцать иллюзий уже поменьше, особенно если у тебя нет никого, кроме мамы.

В тридцать начинаешь понимать – принц не приедет, а мечты… ну что-то, вероятно, еще сбудется, но большая их часть уже на свалке, под колесами трактора.

Еще, в особо острые моменты, начинаешь жалеть, что за все эти годы умудрилась не залететь от какого-нибудь придурка. Почему придурка? Да потому что все бывшие – придурки, и это не обсуждается. (О том, что не все придурки бывшие, тактично промолчим.)

В тридцать все сложней. В тридцать вера в светлое будущее уже не повод. В тридцать нужен другой, жесткий мотив.

Именно об этом размышляла я, сидя на лавочке с бутылкой теплого «брюта». Вальтез назвал то мое состояние близким к депрессии, он был прав.

Да, собачник был прав, а я – нет. Как же, черт возьми, я ошибалась!

В жизни всегда есть место чуду, просто чем дальше, тем сложней в это чудо поверить. А уж побороться за него… Ведь я могла отказаться, отступить, причем дважды. Тогда, на лавочке, и позже, когда выяснилось, что зеленоглазый демон меня забыл.

Спасибо тебе, небо, за то, что в каждой женщине есть не только изюминка, но и маленькая дуринка! Если б не дуринка, я бы вряд ли решилась на эту авантюру.

Из раздумий вырвал Глеб. Он подкрался незаметно, как тот самый зверек из семейства псовых.

– Проснулась? – прошептал инкуб.

Я глаза не открыла, но и улыбки сдержать не смогла.

– Проснулась, но притворяешься, – заключил шеф и принялся стягивать одеяло.

Мой протест был нагло проигнорирован, а попытка это самое одеяло отобрать банально провалилась.

– Розочка, у тебя совесть есть?

К сожалению, да. Но афишировать эту информацию не намерена.

– Кри-ис… Кри-ис… – не сдавался Глеб.

Одеяло было отброшено, теперь ничто не мешало инкубу выводить замысловатые узоры на моей коже. Пальцы мужчины, одна мысль о котором заставляет сердце биться стократ чаще, становились горячей с каждым мгновеньем.

– Кри-ис… обед стынет.

Очень противоречивое заявление, если вспомнить, чем питаются инкубы. Не знаю, как еда, а лично я подогреваюсь, причем конкретно.

Шеф резко убрал руку, сказал другим, почти строгим голосом:

– Розочка, ну елки-палки! Я что, зря два часа на кухне возился?

Я поперхнулась вздохом.

Что? Значит, маты и звон посуды, доносившиеся снизу, не почудились? Глеб готовил? Сам?!

От неожиданности распахнула глаза и тут же поймала нарочито суровый взгляд.

– И по какому поводу? – спросила я тихо.

– А нам нужен повод? – вскинув бровь, парировал Глеб.

Черт! Вот почему после этих слов меня охватило ощущение близкого капеца, а?

– Обедать, – скомандовал инкуб. Уголки его губ дрогнули.

Чувство тревоги усилилось, но перечить Глебу не стала. Послушно натянула халатик – один из тех, что через интернет-магазин купила, вложила ладошку в его ладонь и безропотно потопала туда, откуда… тянуло гарью.

Желудок боязливо сжался, попытался убедить, что он не голоден, но кто его спрашивает-то?

Мы спустились по лестнице, миновали просторную гостиную и очутились на кухне. На столе красовались две сервированные тарелки, вазочка с каким-то салатом, бокалы и ведерко, в котором охлаждалась бутылка шампанского. Этикетку я не видела, но готова спорить на деньги, что в ведерке «брют» – Глеб очень быстро просек мою любовь к этому напитку. Просек и запомнил!

Зеленоглазый галантно подвел к столу, не менее галантно отодвинул стул. Я присела на самый краешек, как птичка на жердочку. Просто то, что лежало на тарелке… Мама дорогая! Что он делал с этим мясом?!

Я попыталась спрятать ужас за припущенными ресницами и одновременно закусила щеку, чтобы не захохотать. Черт возьми, от таких обедов не отказываются!

Глеб был одет в те же черные джинсы и футболку, а еще… еще он сиял, как стоваттная лампочка.

– Шампанского? – вопросил инкуб.

Я, разумеется, кивнула.

Когда пенный напиток заполнил бокалы, шеф предложил тост:

– За нас!

И улыбнулся так, что… в общем, я сразу поняла: мясо с угольной коркой – не самое страшное из зол. Меня ждет что-то еще, что-то глобальное.

Легкий перезвон бокалов. Глоток. Ничего.

Глеб вооружился столовыми приборами и принялся за мясо. Кстати, декор в виде располовиненной помидорки-черри и пары листьев салата впечатлил не меньше, чем главное блюдо. Собственно, именно с черри я и начала.

– Хм… – протянул Глеб. – Кажется, подгорело.

Кажется? Он издевается, да?

– А вообще, я же… ну, я в первый раз, – продолжал зеленоглазый. – Мне простительно, правда?

Пришлось мысленно вздохнуть и отрезать кусочек кулинарного шедевра.

– Вкусно, – соврала я. – Совсем чуточку пережарил.

Глеб снова взялся за бокал, но чокались уже без тоста. Потом еще раз и еще.