Прокурор сделал паузу, подошел к Соловьеву и дружески похлопал его по плечу: «Вы ведь хотите что-то заявить?»А чего заявить-то надо? — смешался мужик. — Я ведь уже показал на него". «Заявите так, — Золотарев кивнул секретарю, мол, пиши за мной слово в слово. — Этого гражданина я уверенно опознаю именно за того человека, который в моем присутствии вывел из гаража убитого лесника Рыбникова мотоцикл и, посадив на него девушку, скрылся в неизвестном направлении. Хотя все люди, сидевшие у костра, пытались остановить Самойлова, он, несмотря на наши усилия, все же уехал. На следующий день после убийства Рыбникова, Месяца и двух неизвестных людей этот же гражданин был мной опознан и при помощи милиционеров задержан на дороге в трех километрах от сгоревшего дома лесника. При этом Самойлов, пытаясь вырваться и скрыться, жестоко избил меня. Выбил два зуба и сломал четыре ребра. Это вы хотели заявить?»

«Совершенно верно, — радостно кивнул мужик. — Вот это я и хотел заявить. Только… Ребер он мне не ломал. Зубы выбил — это да». «А судебный медик в акте указывает, что у тебя четыре ребра сломаны, — пожал плечами Золотарев. — Что же нам делать?»Ну, ему виднее, медику-то, — легко согласился мужик, давая понять, что раз в казенной бумаге написано о сломанных ребрах, значит, и вправду, они сломаны. — Вообще-то в грудях у меня побаливает. Зашиб он меня крепко". «Ну, вот, — расцвел в улыбке Золотарев. — И еще надо добавить пару слов. По каким признакам вы опознали Самойлова?»

«Это как?»— мужик топтался посередине комнаты, истекал потом и ждал, когда закончится эта изнурительная тяжелая процедура, где надо что-то говорить. А что говорить, хрен знает. Как бы себе хуже не сделать. Золотарев кивнул секретарю, мол, пиши: «Добавить надо бы вот что. Я опознаю этого гражданина по высокому росту, характерному спортивному сложению, темным волосам и чертам лица. Черным бровям, носу правильной формы, голубым глазам. Этого гражданина также опознаю по его одежде. И еще: все приметы гражданина, и описание его одежды я сообщал прежде. Точка».

Весь этот спектакль занял не более получаса, затем в комнату пустили фотографа, он сделал снимки Элвиса и еще двух подсаженных подследственных. Следователь прочитал вслух протокол и пустил его по кругу, чтобы расписались потерпевший, понятые и подозреваемый. Элвис бумагу не подмахнул, только заявил, что видел мужика единственный раз, когда тот набросился на него на лесной дороге и крикнул ментов. Но эти слова в протокол почему-то не занесли. Золотарев же, окрыленный успехом, сказал, что Элвис напрасно вола крутит, а его подпись на протоколе — это херня.

* * *

На следующий день тот же самый спектакль повторили уже с обновленным составом театральной труппы. Понятые — те же контролеры, подсадные — подследственные из разных камер. Только на этот раз Элвиса опознавал охотник Бурмистров. Все пошло не так гладко, как было накануне. Бурмистров, в отличие от того мужика, чувствовал себя свободно. Тщательно выбритый и подстриженный, в добротном синем костюме, бледно розовом галстуке и шикарных туфлях он, расхаживая взад-вперед перед людьми, сидевшими на стульях, пристально вглядывался в лица, останавливался, покусывал ноготь большого пальца и морщил лоб, изображая напряженную работу мысли.

Он смотрел в потолок, то ли ждал помощи Бога, то привычка у него такая, голову кверху задирать. Обуреваемый сомнениями охотник не говорил ни «да», ни «нет», он все мерил шагами кабинет и молчал. Наконец, остановившись напротив Элвиса, скрестил руки на груди, минуту долго разглядывал его, попросил подняться. Элвис встал со стула. «Ага, угу, — сказал охотник. — Садитесь, пожалуйста». Прокурорский следак начал немного нервничать, проявлять нетерпение. Он подошел к Бурмистрову, одной рукой обнял его за плечи. «Ну, что вы, Сергей Сергеич, так разволновались? — сказал он. — Все очень просто. Вот на стульях три гражданина. Надо указать на того, кто напал на вас у реки в камышах. Гражданин жестоко избил вас. А была бы возможность, и убил. Но он боялся шуму наделать. Отобрал ружье, ягдташ, боеприпасы. Пригрозил, что пристрелит вас. Так дело было?»

Золотарев махнул рукой секретарю, чтобы перестала писать.

«Так, — кивнул Бурмистров. — Но я уже говорил. Что у нападавшего лицо, руки, все тело было перемазано торфом и болотной грязью. На голове гнилая осока. Короче, черт поймет, что за человек. Да и произошло все быстро, я едва успел испугаться, а этого гада уже след простыл. Ну, я полежал в камышах, как он велел. Долго лежал. Слышал выстрелы из своего ружья. Но боялся высунуться. Только в темноте выбрался на сухое место». «Эти показания вы уже давали, — Золотарев помассировал ладонью розовую плешь. — Вы укажите на конкретного человека. И закончим на этом». «Может быть, этот, — Бурмистров показал пальцем на Элвиса. — Но есть сомнения. Нападавший — ростом пониже. Этот слишком здоровый».

«Пожалуйся, пройдите сюда, Василий Павлович», — Золотарев подхватил Бурмистрова под локоть и увлек за собой с соседнюю комнатенку, совмещенную со следственным кабинетам, усадил на стул у стены. Все присутствующие слышали, а кто-то и видел все то, что происходило за неплотно прикрытой дверью.

«Какого хрена ты из себя корчишь? — крикнул Золотарев. — Мы же обо всем договорились, твою мать. Ты чего за исполнение устроил, зараза?». Бурмистров молчал, понурив голову, разглядывал рисунок вытертого линолеума. «Ты кто такой есть? — наседал следователь. — Торгуешь фальшивыми билетами на поезда. Втюхиваешь людям фуфло вместо проездных документов. И еще на свободе гуляешь, охотник хренов. Ты — мошенник, тварь, гнида вокзальная. Молчал бы в тряпку, а он еще машку дерет… Он, блин, не уверен… Он, сука, сомневается… Тьфу… Я что, фраер, что ты меня разводишь? Ты хочешь рядом на шконку сеть с этой сволочью сесть?»

«Но тут дело серьезное, — тихо ответил Бурмистров. — Убийство все-таки». «Смотри мне в глаза», — крикнул Золотарев. Бурмистров поднял голову и получил кулаком в левое ухо. Его мотнуло в сторону. В следующую секунду следователь въехал ему основанием ладони в нос. И, спохватившись, плотно прикрыл дверь. Понятые контролеры изолятора переглядывались и улыбались. Мол, следак свое дело туго знает.

Дальше все пошло как по нотам. Из соседней комнаты появился Бурмистров, его нос напоминал перезрелую сливу, розовый галстук украшали пятнышки крови. Сморкаясь в платок, он вспомнил, что у реки именно Элвис избил его и отобрал ружье. Следователь прочитал вслух секретарскую писанину, а фотограф сделал серию снимков. Элвис протокол не подписал.

Отпустив всех участников представления, Золотарев оставил Элвиса в следственном кабинете, усадил за стол и угостил сигаретами. «Я против тебя лично ничего не имею, — сказал Золотарев. — Можешь мне поверить. Иначе устроил бы тебе в камере веселую жизнь. Сейчас ты как в камере как санатории разлагаешься. У тебя там одни мужики и несколько блатняков. Все спокойные. Но можно подсадить пару психов, полных дебилов и отморозков. И козла, больного СПИДом. Спать спокойно ты перестанешь, потому что будешь бояться проснуться без башки или члена». «Это еще вопрос, кто из нас без башки проснется», — ответил Элвис.

«Мои симпатии на твоей стороне, — продолжил Золотарев. — Мне импонирует, что ты ни словом не обмолвился о той девке, которую увез на мотоцикле. А покойный Месяц, по моей информации, был редкой сволочью. Наверняка он опустил тебя на деньги. Или хотел опустить. Туда ему и дорога… Но от моего хорошего отношения к тебе ничего не зависит. Я двенадцать лет в прокуратуре. И я твердо убежден, что убийца — именно ты».