Хильда и Лия смотрели на него широко открытыми глазами.

– Я проводил герра Янга на вокзал и посадил его на поезд до Берлина. Не бойтесь. Он оправится… через какое-то время. – Курат сглотнул. – У нас была возможность пообщаться. Он хороший человек и надеется, что сможет помочь… намного больше, чем уже помог.

– Я рада, что он поправится, – сказала бабушка. – Ужасно, когда с твоим гостем обращаются…

Лия не дала ей договорить.

– Его отпустили под ваше поручительство?

– Я взял на себя обязательство отправить его к вам – в уважаемую семью, где в уютном доме найдется место для туристов – место, подходящее и для представителей зарубежной прессы. – Курат запнулся. – В дом, который, я надеюсь, в будущем распахнет свои двери для герра Янга, а может быть, и для других гостей.

Лия молчала.

– Герр Янг вскоре надеется вернуться в Обераммергау и продолжить брать интервью. Может случиться, что он привезет кого-то из своих помощников – человека, которому нужно будет на время здесь остаться.

Бабушка положила руку внучке на плечо. Та накрыла ее ладонью.

– К чему вы ведете, отче? – В глазах Лии не было даже намека на понимание.

– Я спрашиваю: готовы ли вы поселить у себя беженцев? Беженцев-евреев, которых преследует рейх. – Он вглядывался в лица женщин. – Скорее всего, детей или подростков, чьих родителей… переселили.

– Нам нечем их кормить, – сказала бабушка.

– Вам поможет один из наших местных владельцев магазина, а двое фермеров, живущих на окраине, обещали мясо – немного мяса. Герр Янг знаком с людьми, которые смогут достать дополнительные продовольственные карточки. – Священник несколько мгновений раздумывал. – И документы в случае необходимости.

– Поддельные документы? – Бабушка закатила глаза.

Курат кивнул.

– Ах, отче… не думаю, что мы можем…

– Да, – негромко произнесла Лия.

– Лия! – предостерегающе воскликнула Хильда.

– Разве мы можем отказать детям? – Лия повернулась к бабушке. – Ты знаешь, как нацисты поступают с евреями?

– Я слышала, что их переселяют в другие места. Куда-то в Польшу. – Но в голосе пожилой женщины не было уверенности, а Лия молчала.

Курат отвел взгляд.

– Тогда куда? – спросила старушка.

Курат Бауэр задался вопросом, сможет ли Хильда Брайшнер осознать ужасающую правду.

– Говорят, что их вывозят в лагеря. Не в лагеря для переселенцев, а в концентрационные лагеря – исправительно-трудовые колонии, где заключенные считаются расходным материалом: они работают и голодают, пока не умрут. А еще поговаривают, что нацисты намерены создать лагеря смерти – с недвусмысленной целью: убить как можно больше узников. Что на самом деле это означает и когда их будут строить, мне неизвестно.

– Нет, – стояла на своем бабушка. – Рейнбаумы уехали всего пару недель назад. Они собирались в Палестину – хотели дождаться корабля до Палестины и переселиться туда.

Курат Бауэр покачал головой.

– Квота на эмигрантов заполнена. Больше мест нет, и здесь небезопасно. Если они попытались уехать, то только нелегально. Но я знаю порт, где они хотели сесть на корабль, – нацисты оказались там раньше.

Бабушка побледнела, откинулась на спинку стула, прикрыла рот рукой.

– Мы их примем, курат Бауэр, – негромко пообещала Лия. – Но я не знаю, где мы будем их прятать. Как мы можем кого-то спрятать, если нацисты обыскивают наш дом, когда им заблагорассудится.

– Герр Янг и об этом подумал. Пока жил у вас в доме, он нашел способ.

– Я и не знала, что вы были знакомы с герром Янгом, когда просили меня его приютить.

– Я с ним совсем недавно познакомился, – признался курат Бауэр. – Но я понял, он задает свои вопросы не просто так. – Морщинки у него на лбу залегли еще глубже. – И я в отчаянии. – Он развел руки, положил их на стол ладонями вверх. – Мне некуда обратиться, и сердце разрывается за тех, кому я не могу помочь. Я рискую церковью, а других прошу рисковать бóльшим – хотя не имею на это никакого права.

– В таком случае мы тоже доверимся американцу и вам, – ответила Лия. – Мы найдем способ. Если герр Янг полагает, что в моем доме можно спрятаться, так тому и быть.

Курат ощутил, как давит на него новость, которую он собирался сообщить следующей… наверное, нужно было начать с нее. Ах, если бы у него хватило смелости! Если бы только он не боялся, что, услышав эту новость, бабушка и внучка откажутся помогать другим.

– Прежде чем вы согласитесь, я должен еще кое-что вам сообщить. У меня есть друг в военном министерстве. Две недели назад я просил его узнать о судьбе герра Гартмана.

Лия выпрямила спину, на ее лице застыли надежда и страх.

Курат Бауэр сглотнул.

– Ваш муж ранен – серьезно ранен – во время Польской кампании. Его отправили в берлинский госпиталь на лечение.

– Я должна ехать к нему в Берлин!

– Нет, фрау Гартман, – негромко возразил курат Бауэр. – Нет.

– Они, конечно же, разрешат мне выехать из Обераммергау, когда узнают…

Но курат покачал головой.

– Нет. Не разрешат. Я уже спрашивал. Умолял позволить вам это. Но вашего мужа скоро отправят домой.

– Отправят? – удивилась бабушка.

– Герр Гартман пока… у него пока что не восстановились все функции мозга и тела. И неизвестно, восстановятся ли.

Лия недоуменно смотрела на курата.

– Что это значит?

– Это значит, что он может только лежать или сидеть. Его можно кормить – простой мягкой пищей, и поить – он умеет глотать. Но глаза у него остаются закрытыми. Он никого не узнаéт, не может говорить.

– И таким его отправят домой? Неужели нельзя сделать ему операцию? Как-то вылечить?

Курат Бауэр почувствовал, как его накрывает горячей волной. Такое же негодование он испытал, когда ему сообщили об этом.

– По всей видимости, им нужны больничные койки для тех, кто может поправиться – поправиться и вернуться на фронт.

Ни одна из женщин, казалось, не осознала сказанного.

– У Фридриха раздроблена нога. Он потерял один глаз. Пулю извлекли… она едва не задела мозг. Но, даже несмотря на все это, врачи не понимают, почему он не говорит, почему ни на что не реагирует. – Курат Бауэр сделал паузу, собираясь с силами, молясь перед тем, что должен сказать дальше. – Даже если герр Гартман и очнется, маловероятно, что он станет прежним… таким, как был раньше. – Курат терпеть не мог сообщать подобные новости и меньше всего хотел бы сообщать их Лии Гартман.

Женщины сидели, сцепив руки. Несколько слезинок скатились из полных боли глаз, заструились по щекам.