За благо считается, если отправят в какой-нибудь провинциальный захудалый городишко, ещё глуше нашего, а могут ведь и в Сибирь сослать! Боже, так чего же я стою, мне их остановить надо!

Я метнулась к двери, чуть приоткрыла её и припала ухом к образовавшейся щёлочке. Да, знаю, подслушивать некрасиво и неблагородно, но должна же я знать, что происходит, между прочим, меня это тоже касается!

- Так о чём Вы хотели со мной поговорить, Прохор Милорадович? – в голосе Петеньки скользнуло тщательно сдерживаемое раздражение. – Осмелюсь заметить, меня ждёт Елизавета Андреевна.

Прохор кашлянул, судя по скрипу половиц, прошёлся взад и вперёд, очевидно, подбирая обороты поделикатнее, так их и не нашёл, он вообще несколько косноязычен, словами жонглировать не приучен, да так и бухнул:

- Поцелуя Елизавета Андреевна Вашего ждёт.

Я чуть с размаху на пол не села, рот ладошкой зажала, чтобы вскриком возмущённо-стыдливым себя не выдать. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Я-то себя мнила великим конспиратором, мастером тонких намёков, а Прохор все мои уловки с одного взгляда разгадал и Петеньке недогадливому объяснил. Добро, на посмешище не выставил, хотя об этом рано говорить, ещё не вечер, как бы Прошенька сей забавной историйкой барышень на вечернем балу тешить не стал. Господи, срам-то какой!

- Прохор Милорадович, Ваша шутка отдаёт дурным вкусом, - процедил Петенька ледяным тоном, коего я от него никогда ранее не слышала.

Прохор сдавленно фыркнул, опять замаршировал по комнате, словно волк в неволе:

- Да ради всех святых, как можно быть таким слепым в отношении собственной невесты! Елизавета Андреевна едва ли не прямо просит Вас о поцелуе, а Вы этого не замечаете. Или только вид делаете, что ничего не понимаете, таким образом страсть в девице распаляя? Коли так, то снимаю пред Вами шляпу, невестушка-то Ваша уж больно часто на столичного следователя заглядываться стала, как бы…

- Довольно! – раненым быком взревел Петенька, и я поняла, что пора незамедлительно вмешаться, иначе будет мерзопакостная свара, не делающая чести никому из её участников, включая меня.

Я решительно распахнула дверь и звонким от волнения голосом выпалила:

- Право, господа, ваша беседа стала слишком громкой, чтобы считать её простым обменом любезностями! Прохор Милорадович, я прошу Вас удалиться немедленно!

Прохор скривился, точно лимон разом проглотил, плечами повёл, как норовистый жеребец под седлом:

- Правда в этом доме не в чести даже у юных барышень. Что ж. Коли Вам так угодно притворяться, ради бога, мешать не стану, мне сие без интереса, только позвольте один совет вам обоим: пока Вы ходите вокруг да около, изощряясь в куртуазностях и упиваясь собственным благородством, кто-нибудь менее щепетильный слижет сладкий нектар невинности и любви, а после непременно посмеётся над Вами. Всего доброго, Елизавета Андреевна, искренне надеюсь, что Вы знаете, что именно делаете. Пётр Игнатьевич, честь имею. И да, не кипятитесь, грозный вид Вам не идёт.

- Я убью Вас! – взревел взбешённый Петенька и ринулся за Прохором, но я камнем повисла на шее жениха, лихорадочно шепча:

- Петенька, милый мой, подумайте, что с Вами будет, если Вы вызовете Прохора на дуэль! Вы же погубите и себя, и меня!

- Он оскорбил Вас! – продолжал бушевать мой жених, впрочем, уже без прежнего пыла. – Он посмел делать неприличные намёки!

- Прохор Милорадович подобен попавшему в капкан волку, - я пригладила вихор на лбу Петеньки, с лёгкой досадой понимая, что сей жест был более материнским, нежели снедаемой страстью невесты, - ему очень больно, вот он и кидается на всех и каждого. Прошу Вас, Петенька, оставьте его.

Жених вскинул голову, глядя на меня с непривычной строгостью и пытливостью:

- Вы хотите, чтобы я Вас поцеловал?

Я потупилась, мысленно удивляясь тому, что сейчас веду себя как на семейном спектакле, больше играю, чем чувствую на самом деле, а ведь речь идёт о таких романтических материях:

- Очень.

Петенька, вместо того, чтобы подарить мне поцелуй любви, продолжил допрос, демонстрируя совершенно не радующую меня в сей миг прозорливость и дотошность:

- И это правда, что Вы испытываете определённый интерес к господину следователю?

Что-о-о? Нет, право слово, кто-то переходит все границы дозволенного! Я резко выпрямилась, оттолкнула жениха и зло прошипела, сверкая глазами, точно вышедшая на охоту кошка:

- Вы забываетесь, сударь!

Петенька моментально сник, покраснел, затем побледнел, залепетал что-то невразумительное, став таким жалким, что боле гневаться на него я уже не могла. Как щенок нашкодивший и за свои провинности под дождь на улицу выброшенный, честное слово! Я подошла к Петеньке, мягко погладила его по щеке, зашептала ободряюще:

- Ну, полно, полно, я не сержусь на Вас.

Мой жених вскинул голову, намереваясь что-то сказать, я вежливо улыбнулась, готовая милостиво принять извинения и великодушно простить, но вдруг глаза Петеньки недобро сверкнули, он обхватил меня за талию, привлёк к себе и впился в губы с такой страстью, коей я в нём до сей поры и не подозревала. В первый миг я растерялась, затем испугалась и упёрлась ладошками в грудь, пытаясь оттолкнуть обезумевшего Петечку, а затем пришла к выводу, что это, собственно, и есть то, к чему я стремилась. Сей поцелуй, да ещё такой страстный, непременно развеет остатки любовных чар. Петенька продолжал терзать мои губы, я же прикрыла глаза и постаралась ощутить хотя бы отголосок того огня, что просыпался во мне всякий раз, как меня целовал Алексей Михайлович. Увы, ничего, даже слабо похожего на то безумие, не было и в помине, видимо, после поцелуя должно пройти какое-то время.

Когда Петенька выпустил меня из стального захвата, я не сдержала негромкого облегчённого вздоха и с трудом подавила в себе желание вытереть рот. Да что это такое, меня же любимый жених поцеловал, а не какой-то бродяга с большой дороги! Я растянула губы в улыбке, собираясь сказать Петеньке что-нибудь соответствующее моменту, но тут увидела бледного, соляным столпом застывшего напротив нас Алексея Михайловича, от нестерпимого пламени карих глаз коего мне стало физически больно. Господи, какой кошмар, он же всё видел!

Я рванулась к господину Корсарову, но Петенька, всегда такой робкий и нерешительный, коего я привыкла считать близким по духу тряпичной куколке, неожиданно крепко прижал меня к себе, да так сильно, что у меня даже дыхание перехватило, а планки корсета болезненно впились в тело.

- Что Вы себе позволяете? – прошипела я, как только смогла нормально дышать, и принялась вырываться из рук словно