себя боль погибающей герцогини? Нелогично выходит.

— У меня нет ответа на этот вопрос, — помолчав, признался антиквар. — Могу только предположить, что этот дар любви вобрал в себя слишком много чувств юной принцессы, настолько много, что смог уловить последние мысли и боль погибающей женщины. Иные связи бывают неразрывными, даже если речь идет о предметах, а не о людях. И, между прочим, предметы, в отличие от людей, никогда своих хозяев не предают.

— Это да, — согласился я, хотя на этот счет у меня были свои мысли. — Но самое главное не это. Карл Августович, есть соображения насчет того, где может быть эта подвеска? Где ее искать?

— Увы, увы, — вздохнул Шлюндт. — Повторю то, что уже было сказано — если она и проходила через мои руки, то я ее не помню. И потом, Валерий, — я в этом городе не единственный антиквар, есть и другие. Опять же — теперешние владельцы могли приобрести эту вещицу где-нибудь в Вене, Париже, Амстердаме или Антверпене. Там достаточное количество магазинов, которые вполне легально торгуют антиквариатом, разрешенным к вывозу из страны. Да и потом — если не знать, кто был владельцем сей подвески, то ничего уникального в ней нет. Ее сработали не Бушерон и не Кастеллани, поверь мне. Добротное ювелирное изделие, но не более того. Скажу больше — скорее всего, так и случилось. Я внимательно слежу за аукционами, лотов, связанных с именем герцогини Алансонской, там не выставлялось. Я бы запомнил. Значит, подвеска не связана с ее именем и существует сама по себе.

Ну да, так и есть. Полоз же говорил, что все вещи, что мне следует отыскать, слишком рано увидели свет, значит, перед тем она успела побывать в земле, откуда ее и выкопали.

— И мы вернулись к началу, — расстроился я.

— Не совсем, — укоризненно произнес антиквар. — Теперь мы знаем больше, чем час назад, это ли не прогресс? Теперь есть с чем работать. Но у меня имеется одна просьба.

— Весь во внимании, — отозвался я. — Что требуется?

— Вернее — чего не требуется, — поправил меня Шлюндт. — Не следует передавать дальше ту информацию, что ты узнал от меня. Ты понял, что я имею в виду?

— Коллег-конкурентов, — предположил я.

— Именно, — подтвердил Карл Августович. — Согласись, никакого нарушения договора в этом нет.

— Само собой, — согласился я. — Даю слово, что от меня эти данные на сторону не уйдут.

Дешево отделался. Даже странно, что антиквар так невысоко оценил свою помощь. Впрочем, не так уж она и велика. А вообще — я рад, что он столь оптимистично настроен, только вот сам ничем таким похвастаться не могу. Есть у меня подозрение, что попал я в тупичок, причем серьезный. По сути, у меня нет ни одной ниточки, за которую можно потянуть. Вывод — как выкапыватель зарытых сокровищ по наводке я что-то из себя представляю, но вот как изыскатель того, что спрятано невесть где, я ноль. Печально, но факт. Может, со временем и научусь чем-то эдакому, но вот только где бы мне его взять? В смысле — время.

Впрочем, спасовал не я один. Шлюндт, похоже, тоже уперся в стену, поскольку ни на следующий день, ни позже он мне не позвонил. Мой телефон вообще молчал, я даже несколько раз проверил — звук часом не убран ли? Стелла — и та ни разу меня не набрала. Может, она с деньгами смылась? Хоть бы, хоть бы. Невысокая цена за сохраненное моральное здоровье.

И только в пятницу вечером, когда солнце скрылось за крышами домов, смартфон взревел, сообщая, что я кому-то да понадобился.

Радость была недолгой, номер не определился. Не иначе как опять будут юридические услуги предлагать или в театр приглашать. Почему-то распространители сомнительных условно-бесплатных благ любят звонить именно вечером. Видимо, полагают, что в этот момент люди добродушней и могут не сразу их послать, а перед этим немного поговорить.

— Валерий? — осведомился у меня глубокий голос, который показался смутно знакомым. — Это князь Ростогцев.

— Мое почтение, ваше… э-э-э-э-э… сиятельство? Так ведь правильно?

— Так, — благосклонно ответил мне вурдалак. — Но мы живем в новом времени, эта архаика ни к чему. Называй меня просто «князь Михаил», этого достаточно.

— Как скажете, — согласился я. — Чем обязан, князь Михаил?

— Странный вопрос, — хохотнул мой собеседник. — Желаю получить заслуженную награду. Отыскал я то, что тебе потребно, Хранитель.

— Однако! — восхитился я. — Прямо именно та самая подвеска?

— С вероятностью до девяноста процентов, — подумав, ответил вурдалак. — Тот, кто принес мне информацию, видел данное украшение своими собственными глазами, и утверждает, что оно один в один похоже на то, что ты изобразил на рисунке. Так что спускайся вниз, к подъезду, Хранитель. Я жду тебя в машине.

Неожиданно. Серьезно — неожиданно. Я, признаться, в то, что кто-то из кровососов сможет мне помочь, не особо верил, а они раз — и вот так меня обескуражили. Хотя, разумеется, приятно обескуражили.

Князь был учтив и доброжелателен, но определенные сомнения в том, что он не пожелает прокусить мне шею, все же имелись, поскольку очень уж вурдалаки стремная публика. Вон того же Данилу возьми — ему вообще законы не писаны. По-хорошему, надо было бы позвонить Михееву, подстраховаться, но дергать его каждый раз все же не хотелось. В конце концов, он же не бюро добрых услуг, верно? Шлюндт тоже не подходил, поскольку он немедленно задал бы десяток вопросов, а после затеял очередную сложносочиненную игру. А больше мне звонить некому. Нет, есть еще Стелла, но подобный вариант рассматривать просто смешно, ей только в радость будет, если меня сожрут. Впрочем, она непременно расскажет о том, что учудили вурдалаки, своей повелительнице, а та просто из вредности раньше или позже донесет информацию до нужных ушей, что довольно неплохо. Мне это не поможет, но само осознание того, что моим убийцам глаз на задницу натянут, душу в последний миг жизни согреет.

Короче говоря — единственным моим другом оказался парабеллум, который я определил в наплечную кобуру, купленную пару дней назад, за компанию с нормальным набором для чистки оружия. Днями в город пришли тучи и северный ветер, изрядно похолодало, и теперь можно было носить оружие более-менее комфортно, под курткой. Правда, очередное заявление о его сдаче в комплекте с кобурой смотрелось довольно странно, но закон хорош тем, что для него не существует понятия абсурдности. Бумажка есть? Дата сегодняшняя? Ну и все.

Хотя… Это Россия. Захотят посадить — посадят. Я же говорю — нет у нас в этой связи слова «абсурдно», потому что мы веками