Катя сидела на кровати и улыбалась. Паша что-то увлеченно ей рассказывал. И что я так перепугалась? Возможно, яд вообще не действует. Ну ничего, голубки, все равно не долго вам осталось веселиться.

– Ой, Зой, спасибо. Хочешь водички, Катюш?

Та отрицательно помотала головой, и он поставил стакан на стол.

– Дай мне, я выпью. Полезно. (И никто ничего не заподозрит.)

– Точно, поддерживать силы нужно всем, а не только будущим матерям. Ладно, девчонки, завтра утром заскочу перед работой, а сейчас мне пора. Поздно уже. Ты, Катюш, выспалась, а я чего-то устал. Даже голова немного кружится.

* * *

На следующее утро Паша не пришел. Он появился ближе к вечеру. Бледный, с темными кругами под глазами.

– Катюш, что-то я плохо себя чувствую. Голова кружится, тошнит и вообще...

– Наверное, съел чего-нибудь несвежее. На жаре продукты быстро портятся.

Ему и вправду было совсем худо. Сначала он пытался как-то разговаривать с Катей, но сил не хватало.

– Кать, извини. Мне совсем плохо. – Паша прилег на диван и стал проваливаться в туманное забытье, где рои зеленых мух звенели в ушах, густо наполняли рот и маячили перед глазами.

Когда поздно ночью с работы вернулся дядя, Паша спал. Поговорив с Катей, Алексей потрогал его холодный липкий лоб и решил, что завтра с утра надо непременно вызвать врача.

Зоя за весь вечер ни разу не появилась. Она сидела в своей комнате в полнейшей прострации, слушала редкие приглушенные голоса за стеной и сама не заметила, как ресницы сомкнулись, голова опустилась на подушку, и она провалилась в беспокойный сон, в котором серые тени мачехи, матери и отца сливались и спутывались, пугали ее, протягивая длинные руки, норовя схватить за волосы, за шею, за одежду; заходились громким угрожающим смехом и дышали в лицо с искаженными гримасами. Еще слова. Они постоянно повторялись и оттого запомнились. Они наплывали отовсюду и звенели, как металлические лязгающие предметы, и пробирали до мурашек:

«Мы приготовили тебе сюрприз. Ты останешься довольна».

События, произошедшие утром, казались ей продолжением муторного изматывающего сна. Однако были реальностью. Когда Зоя проснулась, светило солнце, но тишина, стоящая в квартире, была не доброй тишиной. Сам воздух изменился. Стал злым. Приписав возникшее ощущение последствиям сна, она осторожно вышла в коридор, зашла в гостиную, заглянула к Кате в комнату – никого. Хлопнула входная дверь. Зоя выглянула – в прихожей снимала обувь Лиза.

– А где все?

– Беда. Паше плохо совсем стало. Утром захожу в гостиную, а он как мертвец лежит – зеленый весь и холодный. Я его давай тормошить – ни слова, голова болтается только. Я к Алексею Дмитриевичу. Он быстрей шофера своего вызвал – говорит, «Скорую» нет времени ждать, – и в больницу. Доктору знакомому позвонил. Ждет уже их. Пришлось тащить Пашу до машины, даже ходить сам не может.

– А Катя?

– Поехала с ними. Уж уговаривать ее остаться времени не было. Уперлась – и ни в какую.

– И что теперь?

– Остается ждать, когда Алексей Дмитрич позвонит.

* * *

– Гони, гони быстрей! Не видишь, парню совсем худо. – Алексей подгонял водителя.

– Да уж куда быстрее, Алексей Дмитриевич. И так на пределе еду.

Москва задыхалась. Небольшие порции прохлады, которую приносили открытые настежь окна машины, исчезали моментально, как только приходилось останавливаться на светофорах или немного сбавлять скорость.

– Катюш, ты как?

Видно было, что ей тоже совсем тяжело. Она сидела красная, мокрая, но не жаловалась. У нее на плече находилась Пашина голова, которую надо было все время поддерживать. В конце концов Кате самой стало не под силу ее держать, и она устроила ее между животом и коленями.

Теперь Паша полулежал в странной скрюченной позе. Но не испытывал неудобств. Он ничего не чувствовал и ничего не соображал. Он пребывал в полной потере сознания и летел вдаль по черной бесконечной спирали. Сначала в ватной тишине, а потом сопровождаемый далекими ритмичными ударами, стуком сердца своего ребенка.

Уложив Пашу на колени, Катя откинулась на спинку сиденья. Ей становилось все хуже. К горлу подступала тошнота, и ее могло вырвать прямо в машине, потому что не хватало сил даже сказать о том, как ей плохо. Красное лицо постепенно бледнело, и начал нарастать звон в ушах. Она пыталась глубоко дышать.

– Катенька, потерпи, совсем немного осталось. Почти приехали. – Дядя сам вытирал платком пот со лба. – Поднажми еще немного, не видишь, ребятам плохо совсем, – говорил он водителю.

– Да все уже. Вон ворота. Хорошо, открыты. – Водитель прибавил газу, и машина, громко взвизгнув шинами об асфальт, на предельной скорости въехала в поворот, ведущий к воротам больницы.

Яркий луч солнца выстрелил из-за крон деревьев и ослепляющими бликами заскакал по переднему стеклу. Совсем рядом взвыла сирена «Скорой помощи».

Все закончилось через мгновение. Погасло солнце, затихли звуки, мир оделся во тьму. От удара в столб ворот погибли все пассажиры. Паши и Кати не стало, когда не справившийся с управлением водитель «Скорой помощи» врезался в машину сзади. Восьмимесячного ребенка удалось спасти. Это была девочка.

Она снова открыла глаза в этом частном кукольном музее, в маленькой комнате со спертым воздухом, на кровати с железными спинками и сетчатой железной сеткой, точно такой, какие стояли в пионерском лагере. Сначала сознание мутилось от того, что обещание не давать ей воды было приведено в исполнение. Воды не было долго, очень долго. Потом ее снова тошнило от этого ужасного пойла, которое приходилось пить, тошнило от еды, от этих унизительных банок, в которые она ходила в туалет, и непроходящей вони, как в палате лежачих больных, и не было никаких спасительных мыслей в голове, только слезы злости. У нее совсем не оставалось сил, она не знала, какой сейчас день и день ли вообще. Но ей было все равно. У нее не было времени думать о том, что произойдет, если ее застанут врасплох. Она вообще ничего не чувствовала, кроме вселенской ненависти к тому, что с ней происходит. Голова кружилась, и ноги дрожали, она разглядывала этих прекрасных и одновременно ужасных кукол вокруг нее. Те казались живыми. Она смотрела на них и думала, как сделать так, чтобы не она умерла первой. И кажется, придумала. Времени оставалось очень мало, и она была так слаба.

Но ее ненависть дала возможность подняться и дойти до полок с фарфоровыми людьми. Она выбирала тех, у которых длинные волосы. Выдирала сзади по несколько волосков, и нити немного резали пальцы. Выдирала и аккуратно сажала кукол на место. Она плела крепкую тоненькую косичку и планировала, что, когда настанет время очередного визита, она скажет, будто что-то попало в глаз, и попросит посмотреть, и тогда она соберет оставшиеся силы, накинет на старческую шею косичку, затянет ее и будет держать до тех пор, пока хватит сил. Может быть, ей повезет. Ведь везет же пока. Никто не заходит в комнату. Девушка положила косичку под подушку и легла на железную кровать. Ей было невыносимо жарко, сердце долбило в барабанные перепонки. Кто-то из них должен умереть первым.