Она трепетала и задыхалась, пытаясь оттолкнуть его лицо.

— Не надо больше, — выдохнула она. — Я не могу…

— Ну конечно же можешь, — прошептал Бастьен в ее широко раскинутые бедра. И на этот раз одно только прикосновение его языка заставило ее задрожать, а потрясающее ощущение, которое доставили его пальцы, завершило дело. Хлоя закричала — она, которая обычно занималась любовью в сдержанном молчании, — но это не имело значения, потому что он был готов к ее крику и прикрыл ей рот рукой, так что его ладонь приняла в себя все звуки, и они не разнеслись никуда.

И финальное освобождение было полным. Ей не нужно было сдерживаться, она могла кричать, могла плакать, могла просто отрешиться от собственного тела и позволить ему делать с ней все, что угодно, она охотно соглашалась на все, готова была раствориться в стремительном потоке невообразимой силы.

Когда Хлоя раскинулась на постели, ничего не соображая и ничего не ощущая, Бастьен отнял ладонь от ее губ и упал подле нее. Медленно приходя в себя после оглушающего оргазма, она услышала, как тяжело он дышит, под стать ей. Она лежала на спине, закрыв глаза, и прислушивалась к его дыханию, и чувствовала его, лежащего рядом, именно там, где он и должен был находиться, а ее сердце мучительно постепенно замедляло бег.

— А теперь спи, Хлоя, — прошептал он тихим, умиротворяющим голосом.

Усталость как рукой сняло. Она повернулась и посмотрела на него. Он лежал на спине, внешне расслабленный, по-прежнему во всей одежде, и на него падал полосой неверный лунный свет.

Хлоя задумалась о том, что же произошло. Может, он на самом деле не хотел ее, не нуждался ни в ней, ни в ее теле и просто дал ей то, что обещал, не получив ничего взамен. А затем она отбросила эти мысли. Если им и вправду суждено умереть, она не собирается напрасно тратить оставшиеся мгновения на пустые переживания.

Она приподнялась на локте, разглядывая его. Мышцы руки, на которую она опиралась, слегка дрожали, но она не обратила внимания на вдруг наступившую слабость.

— Что ты делаешь?

Он даже глаз не открыл, чертов ублюдок.

— Сплю, — пробормотал он.

— Нет, — заявила она. — Ты не спишь. — И, перекатившись к нему, принялась расстегивать черные перламутровые пуговицы его рубашки.

Одна его рука поднялась и опять схватила и удержала обе ее руки, но на этот раз Хлоя не собиралась поддаваться.

— Отпусти руку, — велела она. — Мы еще не закончили.

— Я закончил.

Она выдернула руку и провела ею по его животу, спустившись ниже. Твердая пульсирующая выпуклость распирала черные брюки.

— Нет, ты не закончил, — прокомментировала она и принялась расстегивать пряжку его ремня. — И я тоже.

— Хлоя…

— Заткнись, — решительно приказала она, выпустила его пенис на волю, нагнулась и приникла к нему ртом.

Под языком он казался прохладным, гладким, шелковистым и твердым, точно она взяла в рот кусок льда. Она понятия не имела, откуда приходит наслаждение, что наполнило ее, когда она стала исследовать его губами. Она знала только, что дрожит, переполняемая его силой.

Бастьен больше не спорил. Она вслепую протянула руку к его рубашке, но теперь он стал ей помогать, расстегнул и сбросил рубашку с себя, а потом его ладони обхватили ее голову, и он заговорил с ней, шепча что-то ласковое по-французски. Она медленно продолжала ласки, покрываясь испариной и трепеща от силы отклика, который вызывала в нем, когда он вдруг мягко оттолкнул ее от себя и сдвинулся к изголовью огромной древней кровати, сбросив остатки одежды на пол, и теперь был так же обнажен и так же готов к действию, как и она.

— Если ты действительно хочешь меня, Хлоя, ты должна меня взять, — сказал он.

Она села на пятки, глядя на него. Потом положила руки ему на плечи, где под гладкой кожей перекатывались сильные мышцы, подтянулась и, раздвинув ноги, оседлала его, сидевшего на постели.

На мгновение ей стало неловко.

— Я так еще никогда… — пробормотала она.

— Ладно. — Он притянул ее к себе и разместил над собой, пододвинувшись, так что она смогла почувствовать, как касается ее лона головка его пениса. — Дальше ты сама.

Она подалась к нему, как раз настолько, чтобы он вошел, и на его лице появилось выражение острого наслаждения, и он почти ахнул — настолько эротично, что она с силой надвинулась на него, а он заполнил ее всю, так глубоко, так плотно, что она тут же чуть не кончила еще раз.

Бастьен закрыл глаза, но его длинные пальцы сжимали ее бедра, и их легчайшее нажатие заставляло ее двигаться, подниматься, затем медленно опускаться, и его животный стон, казалось, отзывался вибрацией в самой глубине ее тела. Она припала лбом к его плечу и двигалась, двигался он, они двигались вместе, поднимались и падали, соединялись глубоко и мощно, и он говорил с ней, рассказывал ей сказки, в которые она хотела верить, он говорил только на французском, говорил слова восхищения, и любви, и темного бурлящего желания, что внезапно вырвалось из-под контроля, когда он взорвался внутри нее. И она, не ожидая того, вдруг полностью утратила самоконтроль и последовала за ним, тихо всхлипывая, уткнувшись в его кожу, сотрясаясь от силы, соединившей их, пока не упала на него, обессиленная, потерявшая способность дышать.

Хлоя не знала, чего ждала дальше. Только не того, что он внезапно перевернется, по-прежнему крепко сжимая ее в объятиях, и она окажется простертой под его сильным телом. Даже после того, как он кончил внутри нее, его пенис все еще оставался твердым, стал еще тверже, и она, не представляя, как вынесет это, обхватила тело Бастьена своими ногами, вдавливая в себя еще глубже, и больше не было слов.

Ей не нужно было слов, он целовал ее опять, он брал ее опять, и она просто отдалась этому священному прибою греха и искупления, и снежная тьма сомкнулась вокруг нее, и время утратило смысл.

И ничего не осталось между ними, кроме любви, не простой, не чистой, но любви, какой она была и есть.

Хлоя лежала, раскинувшись поперек его тела, выжатая, как лимон, измученная, погруженная в забытье более глубокое, чем сон, вызванный его наркотическим снадобьем. Она как будто напрочь лишилась костей, была так расслаблена, что он сомневался, можно ли разбудить ее даже выстрелом.

Он не собирался проверять эти свои сомнения. Он дожил до тридцатидвухлетнего зрелого возраста, зная, что возможность неудачи есть всегда, и он эту возможность учитывал. Если в него попадет шальная пуля, Хлоя обречена, а он здесь именно для того, чтобы не допустить этого. Оказалось, что он вызывал у нее сильнейшее сексуальное притяжение, и он принял это со странным смешанным чувством фатализма и благодарности, и сам отдался ей с той же безоглядной, ничем не сдерживаемой, доверчивой страстью. А теперь она лежит полумертвая от наслаждения, а по его телу все еще пробегают последние задержавшиеся судороги.