- Господи! – я закатила глаза. – Как вы это делаете? Один на пяти языках, другой на четырех. А я один иностранный толком не могу выучить. Пока занимаюсь английским, все, вроде, ничего, как только перестаю – вянет на корню.

- Я же говорю, практика. А по-хорватски я в детстве говорил лучше, чем по-русски. Второй родной, а может, и первый. Я вообще билингва. До пяти лет отец со мной разговаривал только по-хорватски. Если я вдруг обращался к нему по-русски, не отвечал. Однажды он меня в парк повел, и я там с качелей упал, колено разбил. Иду к нему, реву, а он ноль внимания – пока я по-хорватски не сказал, что случилось.

- Ничего себе! – возмутилась я.

- Ладно, неважно, - махнул рукой Глеб. – Ну а финский и шведский как-то сами выучились, легко. Но вот, к примеру, писать по-шведски я почти не могу, ошибки ужасные делаю, как первоклассник. Но мне и не надо. Слушай, может, пораньше спать ляжем?

- Давай. Я что-то сегодня устала, как собака.

- Очень-очень устала?

- Не смотри на меня так! – фыркнула я. – Очень.

- Как не смотреть? – он вскинул брови и начал потихоньку стаскивать с меня майку с китом.

- Что, прямо здесь?

- Какая ты, Ника, зануда, - вздохнул он и не слишком деликатно спихнул меня с колен, расстегнув попутно застежку лифчика. – Иди сушилку сними, а я подушки уберу.

Когда я вошла в комнату, подушки с шезлонгов громоздились на кровати, а сверху – подушки с постели, на манер крепости. Глеб выглядывал из-за них с совершенно идиотской улыбкой.

- Солдаты! – завопил он. – Противник идет на штурм. К оружию! Подпустим его на пушечный выстрел!

- Придурок! – я сгрузила на кресло полотенца и купальник. – Ты, наверно, и в танчики на компе играешь.

- Солдаты, противник использует обманные маневры, чтобы обмануть нашу бдительность. Быть на чеку! Не поддаваться на провокации!

- Ну держись!

Я запрыгнула на кровать, схватила одну и подушек и от души огрела его по спине. Глеб вцепился в мою ногу, и я упала, развалив крепость. Тогда он поймал меня за руки и прижал к кровати, но я вывернулась и уперлась коленями ему в грудь. Кончилось все тем, что мы свалились на пол. Я попыталась забраться обратно, чтобы занять господствующую высоту, но Глеб стащил меня вниз.

- Сдавайся, - потребовал он. – Сдавайся на нашу милость. Иначе мои солдаты будут щекотать твой пуп.

- Нет! – заорала я. – Сдаюсь! Give up! Только не пуп!

- То-то же! Не бойся, горожанка, мои доблестные солдаты будут тебя грабить и насиловать пылко и сладострастно. Тебе понравится.

- Слушай, генерал! – захохотала я, залезая на кровать. – Ты ничего не перепутал? Это ты сидел в осаде, как таракан за печкой. Кто кого должен грабить и насиловать? Хреновый из тебя аниматор. Может, лучше в сантехника Тирета поиграем?

- Как скажете, фрау. Гутен… как там по-немецки вечер? – Глеб медленно снял майку и поиграл мышцами. - В общем, я сантехник херр Тирет, пришел прочистить засор в вашей… эээ… раковине.

- Валяй, - сказала я, одним рывком стащив с себя все, что еще осталось, и запустив в него. – Прочищай, коль не шутишь.

8 сентября

- Лучший способ разбудить человека – это кофе в постель, - сказал Глеб. – Вылил и беги.

Я открыла глаза. Самолет в 5.55 давным-давно приземлился, как и десяток его собратьев. Часы показывали половину восьмого. Глеб, одетый и умытый, возился у плиты. Сердито шумел, закипая, чайник.

- Дай поспать, изверг, - неизвестно к кому обращаясь, пробормотала я и накрыла голову подушкой.

Наши вчерашние глупые, но очень приятные игрища затянулись далеко за полночь – пошли, называется, в постель пораньше. А потом мы лежали, обнявшись, и слушали завывания ветра, который действительно разошелся не на шутку.

- Даже спать жалко, - сказал Глеб, целуя меня за ухом. – Вот так лежать бы и лежать.

- Угу, - пробормотала я, куда-то проваливаясь…

- Подъем! – Глеб стащил с меня подушку. – Так как насчет кофе в постель?

- Я уже два дня зарядку не делала.

- Ну, не сделаешь еще разок, велика беда. Ее что, обязательно утром делать? Это принципиально?

- Нет, но…

- Ну вот. Сделаешь попозже, если так уж надо. Твои правила – тебе их и менять. Хотя… нет, не так. Твои правила – тебе и решать, менять их или нет.

- Я быстро.

Растягиваясь на балконе, я подумала, что если бы Глеб захотел, вполне мог бы меня убедить, и я бы согласилась. Нет, ну а что – человек старался, завтрак готовил, а теперь ему придется меня ждать, и все остынет. Я бы привычно почувствовала себя виноватой и забила на зарядку. Несмотря на то, что это не прихоть и даже не привычка, вернее, не только привычка, но еще и медицинская необходимость. Стоило один день даже не пропустить, а просто снизить нагрузку, и к вечеру мышцы и связки начинали поскуливать. И никакой секс в экзотических позах на полноценную замену не тянул. Даже если бы это был шпагат в стойке на руках, прогнувшись.

Ну, и почему я об этом не сказала?

Неудобно же. Про такие вещи.

Неудобно, Ника, на потолке спать – одеяло сваливается. А потом по пьяни ноешь про инвалидную коляску. В конце концов, всего-то четыре дня осталось, какая, нафиг, разница?

Эта мысль – о четырех днях - кольнула иглой, и я привычно тряхнула головой, пытаясь прогнать все ненужное.

- Извини, что тебе пришлось ждать, - сказала я, быстро приняв душ и сев к столу. – Но без растяжки с утра к вечеру я просто развалина. Ну, не совсем, конечно, но определенный дискомфорт имеется.

- Могла бы и раньше сказать, - Глеб пожал плечами и насыпал мне в чашку кофе.

- Знаешь, мы многое могли бы сказать друг другу раньше, и тогда все было бы гораздо проще.

У него дрогнула рука, и он просыпал сахар мимо чашки. И посмотрел на меня, сдвинув брови.

- Может, еще не поздно?

- Может быть, - согласилась я.

Повисла пауза – мы смотрели друг на друга выжидательно. Конечно, я не думала, что Глеб начнет рассказывать подробности о своем семейном положении, но о том, что все-таки произошло ночью после ресторана, - это точно не помешало бы. А вот чего от меня ждал он, я не представляла. Мог хотя бы намекнуть.

- Ладно, - вздохнул Глеб и налил в чашку кипятка из чайника. – Проехали.

- Как скажешь.

Какое-то время мы молча ели, потом на тумбочке зажужжал его телефон. Глеб встал, взял телефон, посмотрел на экран.

Мне очень нравилось смотреть, как он улыбается. В каждой улыбке были какие-то свои чувства, эмоции, которые обычно очень хорошо читались. Но такой я еще не видела. И разгадать ее полностью не могла. Удивление, растерянность, немного досады. Радость. И что-то еще, совершенно непонятное.