– Мерзкие слова для такой мягкой женщины, – говорит лорд Элленби.

Он стоит по другую сторону монумента, наблюдая за тем, как я рассматриваю кисть.

– Это оружие первого убитого рыцаря. Мы так и не смогли понять, почему для нее выбрана другая надпись.

Лорд Элленби когда-то уже говорил о первых людях, убитых золотым трейтре. А эта женщина была здесь не на своем месте, как и я.

– Это было оружие Эллен Кассел?

Лорд Элленби кивает:

– А бита для крикета рядом с ней принадлежала Клементу Ригби. Мы нашли их оружие, но никаких следов их тел.

Я готова задать следующий вопрос, но в этот момент харкеры и рыцари, стоящие на страже у входа в сад, подают знак лорду Элленби. Пора возвращаться в Тинтагель. Тем более с лордом уже не поговорить наедине.

Первое патрулирование после нападения трейтре проходит молчаливо; это совсем непохоже на наше прежнее ликование. Когда Самсон через шлем получает сообщение, все в нашем полку напрягаются. Да, вроде бы это обычное дело, но уже ничто и никогда не станет обычным. Сообщение уводит нас глубоко в лабиринт узких улочек Шордича, и я догадываюсь, что каждый думает о том, как легко было бы трейтре устроить здесь засаду на нас. Но вот мы замечаем цель. Маленькая девочка окружена снами своих приятелей: обычные шумные дети. Мы подъезжаем ближе, и я вижу, как рты и носы вытягиваются в морды, хотя эти морды и покрыты кожей, а не шерстью.

– Смотри, Дональд, – говорит Феба.

Ее лев понимающе рычит.

Я не сразу понимаю почему – а потом замечаю мягкую игрушку, которую сжимает в руках малышка, прячась от детей-волков.

– Смешанный кошмар, – говорит в наших шлемах Райф. – Отравители и стая. Со всех сторон опасность, ребята.

Мы выстраиваемся в кольцо вокруг группы. Самсон подбирается ближе к сновидице, готовый в нужный момент оказаться перед ней. Мы нападаем одновременно, Самсон проскальзывает между сновидицей и ее мучителями, блокируя главаря детей-волков, а мы подходим с боков. Мы действуем неловко. Мы обычно инстинктивно понимали, кто из нас какой из кошмаров должен перехватить. А теперь нам приходится думать о прорехах в наших рядах и о том, кто их прикрывает теперь. Но все же мы находим нужный ритм. Самсон сбивает сразу четверых детей-волков, выпуская одну стрелу из лука, а другими пользуясь как рапирами. Райф подпрыгивает и зависает в воздухе, как газель, его дубинка опускается точно на одного волчонка, и это слегка сбивает с толку Олли. Я тоже пытаюсь нанести удар, но с трудом управляюсь со своим ятаганом.

Когда наконец последний ребенок-волк уничтожен, мы позволяем себе редкий момент радости. После событий прошлой ночи нам нужно осознание успеха. Но удовлетворение продолжается недолго. Инспайры оживают и формируют новых детей-волков. Они всей стаей бросаются за девочкой, рыча и щелкая зубами.

– Слишком уж быстро, – говорит Самсон. – Отравители обычно не восстанавливаются в ту же ночь.

– Они очень сильны в ее голове, – говорит Олли. – Я даже отсюда ощущаю ее страх.

– Надо выяснить, можем ли мы ее разбудить, – говорит Райф. – Харкеры? Где у нас ближайший портал?

Но я сосредоточена на Фебе. Она пристально смотрит на малышку. Одна ее рука крепко стиснула гриву Дональда. Я перевожу взгляд, глядя по очереди на Фебу, Дональда и малышку, прижимающую к себе симпатичного медведя, и вдруг понимаю, что мне нужно сделать.

– Дай-ка я попробую кое-что, – говорю я.

Я следую за сновидицей, вытянув руку, проверяя инспайров, что создают игрушку в ее руках. Вот. Я нащупала их край. Теперь я ощущаю, насколько крепко девочка держится за медведя. Потрескивание в моем мозгу опускается по шее, по плечам и рукам, выскакивает из кончиков пальцев к девочке.

«Расти, – приказываю я. – Стань реальным».

Возникает сопротивление. Девочка слишком ярко воображает своего медведя, она держится за него ради успокоения. Я мысленно немножко подталкиваю ее, стараясь слегка отодвинуть ее воображение от игрушки, лишь бы взять медведя под свой контроль. Девочка вздрагивает, отступает еще дальше от своего кошмара… и этого достаточно. Игрушка вырывается из ее рук. Она вертится в воздухе, втягивая инспайров, как торнадо. И растет, растет и наконец, упав на землю, раскрывается. Огромный медведь привлекает к себе девочку и прячет в мех на своем животе. А потом смотрит сверху вниз на щелкающих зубами детей-волков. И. Он. РЫЧИТ.

Я никогда не забуду это мгновение. Мгновение, когда дети-волки шарахаются прочь от медведя, лопаются один за другим, снова превращаясь в инспайров. И то, как малышка смотрит снизу вверх на медведя, огромного и живого, говорит о том, что она раз и навсегда нашла своего защитника. В груди каждого рыцаря живет некая свеча, огонек, который загорается, говоря нам, что мы не зря существуем на свете, что мы сделали нечто стоящее. Боже мой, как это захватывает…

Для остальных членов нашего полка эта победа – как возобновление клятв всегда оставаться танами. Трейтре не сломили наш дух. Пока еще нет.

Мы не спеша едем вдоль южного берега, Темза слева от нас кишит парусными суденышками.

– А ты помнишь, – говорит Феба, – как Рамеш решил, что видит гигантскую черепаху, и прыгнул в воду?

– Поверить не могу, что он решил, будто сможет ее оседлать, – говорит Райф.

Мы смеемся. Это грустный, нежный смех.

Рамеш. Или, как я должна теперь называть его, Райанш.

Сообщение появилось в Сети днем.

«Похороны Райанша состоятся в пятницу, тридцатого марта, в четыре часа, в церкви святой Маргариты.

После этого в нашем доме будут скромные поминки. Приглашаем всех его друзей».

Наташа предупреждала нас, что не следует видеть наших павших в реальной жизни.

– Это нечто вроде неписаного правила, – сказала она. – Я понимаю, это выглядит как некое ограничение, но так лучше для умерших.

– Ты сама теряла кого-то в Аннуне? – спросила тогда Феба.

– Только раз, около семи лет назад, но это был мой лучший друг. Я пошла проводить его, но лучше бы я этого не делала. Оказалось, что его друзья в реальной жизни были весьма неприятными. И он сам совершенно не был похож на того, кем был в Аннуне. Даже имя было другим. В общем, это изменило мои воспоминания о нем. Все перепуталось.

Что ж, я ведь уже знаю, что Рамеш выглядит совсем не так, как выглядел в Аннуне, и у него тоже другое имя. Но судя по тому, что я прочитала в Сети, он не слишком отличался от знакомого мне Рамеша. В общем, не мне смотреть свысока на тех, кто хотел начать здесь новую жизнь. Мне кажется, что я должна пойти на похороны Рамеша, что это единственный способ отблагодарить его за то, что он сделал для меня. Он был преданным другом, открытым человеком, и он заставил меня думать о людях по-другому, и я начинаю теперь понимать, что значит настоящая дружба.

Март 1996 года