Как его уговорить?

Цокот копыт разливался по шуршащим полям, там перекатывались волны трав, стрекотали цикады и надрывались соловьи, а впереди, под скромной диадемой тускло-жёлтого марева, темнели стены Холенхайма.

Едва мы приблизились, скрипнул засов. В глухой тьме перехода зажёгся прямоугольник дверного проёма, подсветил камни стен и тёмную медь оковки.

Я въехала первой и, развернув Рыжика, обратилась к коренастому стражнику с фонарём:

– Господина Кателя нашли?

Качая головой, непропорционально большой в колпаке шлема, стражник посетовал:

– Ни следа. И кобыла его сдохла.

– Как? – хмурился въехавший Валентайн.

Захлопнув дверь и задвигая громоздкий засов, стражник отозвался:

– А просто: стояла себе в стойле, да и упала.

Мы с Валентайном переглянулись, в его сиявших серебром глазах невозможно было прочитать эмоции, но губы были плотно сжаты, уголки опустились вниз. Нахмурившись сильнее, он спросил:

– До дома сами доберётесь?

– Конечно, – кивнула я.

– Тогда до завтра, – он развернул Королеву. – Открывай.

Стражник потянул засов.

Да что здесь творится?

Золотисто-розовый круп исчез за дверью, щёлкнул засов.

– Что-нибудь ещё, госпожа? – тихо, но, кажется, с намёком, поинтересовался стражник и выпятил широкую грудь.

– Ничего, – я припустила Рыжика к дому.

А стоят ли жалованье и документы простолюдинки такого риска? Каким-то слишком не тихим оказалось тихое захолустье, тут и умереть можно…

Холенхайм, будто не чувствуя угрозы, неправильной тяжести ночного воздуха, спал в свете фонарей. Цокот копыт звучал чудовищно резко, эхо испуганно металось по улочкам.

До ворот дома оставалось ещё прилично, когда они открылись в озарённый переносным фонарём двор. Страх холодком пробежал по нервам, но я только ниже склонила голову, позволяя Рыжику рвануться внутрь.

Ворота за спиной захлопнулись с грозным щелчком. Между лопаток щекотал тяжёлый взгляд.

– Как прошёл день? – натянуто уточнил Саги.

Я обернулась и чуть не свалилась. Волосы Саги, его длиннющие роскошные волосы, были срезаны по плечи.

– Аа… – Моргнув несколько раз, я по-прежнему видела короткую стрижку и почти не замечала хмуро сдвинутых бровей.

Саги сложил руки на груди.

– Твои волосы, – я растерянно взмахнула, на себе показывая их новую длину.

– Мм? – Саги пропустил светлые, блестящие пряди между пальцами.

– Тебе идёт, – я наклонилась спрыгнуть, но остановилась, глянула исподлобья: – Поможешь?

Выражение лица Саги смягчилось. Новая причёска ему шла и наверняка была в тысячу раз удобнее прежней. Ухватить бы прядь и пощекотать свежесрезанными, ещё колкими кончиками себе нос, щёки. Как Саги несколько мгновений назад, пропустить бы между пальцами пряди.

Плавно приближаясь, он протянул руки, и я нырнула в них. Ноги сами обхватили его талию. Я повисла на Саги, прижимаясь, утыкаясь носом в шею. Отбитые мышцы слегка ныли, но неудобство окупалось удовольствием объятий. Саги легко держал меня на весу, и голос убаюкивал:

– Ну что случилось, Мия?

Брызнули слёзы.

– Я так устала, – я крепче обняла его. – Невыносимо устала.

– А у меня сладкий пирог с малиной. Ты говорила, что любишь малину. Я достал.

На учащённо забившемся сердце потеплело, слёзы подсохли. И вроде понятно, что Саги лишь исполняет долг, но так приятно – до умопомрачения…

Горячее прикосновение ладони Саги к груди подняло волну жара, я выгнулась навстречу и проснулась, тяжело дыша, на двуспальной кровати Гауэйна.

Между штор прорезался серо-голубой свет, белые стены его усиливали, и обстановка просматривалась ясно: узкий стол под окном, миниатюрный стеллаж, два сундука вдоль стены, три стула с одеждой, добротная тёмная дверь. Я раскинулась на большую часть постели, перекрученное одеяло давило на грудь.

Саги спал на боку, почти уткнувшись острым носом в подушку. В тени перламутрово отсвечивал узор татуировок, и ровное дыхание колыхало прядь волос. Мускулистое плечо с гладкой светлой кожей казалось вылепленным из фарфора шедевром. Я осторожно коснулась его кончиками пальцев – чуть прохладная, но живая тёплая кожа. Настоящий. Он – настоящий.

И сердце вновь защемило от нежности. Несколько часов назад Саги гладил мои дрожащие руки своими красивыми сильными пальцами с вылинявшими до серого ногтями и уверял, что всё образуется, что мы – мы! – справимся. Часть украшений и мехов покойной жены Гауэйна я продам и после практики сниму квартиру в Холенхайме, а он с денег на содержание следующего штатного специалиста будет покупать мне продукты. И ведь неплохой вариант.

Я уткнулась в ладонь Саги. Она пахла малиной и мятой. Эти запахи, близость Саги, звук его дыхания, воспоминания – всё пронзительно смешалось, и кровь вскипела, словно магнитом тянуло придвинуться, ощутить его силу, вновь почувствовать его внутри. Желание распирало, требовало действий.

Прерывисто дыша, я запустила руку под одеяло и, обмирая от нелепой и приятной тревоги, потянулась к паху Саги. Член был упруго-мягким, тёплым и гладким, я обхватила, провела к основанию, обратно, и он твердел в моей ладони, выпрямлялся. Нет, в бордель не отдам даже ради безбедной жизни. Моё.

Я искоса глянула вверх. Лицо Саги оставалось безмятежным, но едва замедлила ласку – он толкнулся навстречу, и меня окатило жаром.

– Возьми меня, – глухо, сипло прошептала я, и сиплость отозвалась возбуждающей дрожью. Член в руке стал совсем твёрдым, горячим, я придвинулась ближе.

Саги открыл глаза, его рука скользнула по моему затвердевшему соску, коротко сжала грудь – волна мурашек ринулась вдоль спины – и нырнула под одеяло, зарылась в волосы на лобке, двинулась ниже. Я зажмурилась. Пальцы легко скользили по влажному, дразнили. Звуки тонули в шуме моего дыхания.

Один замирающий удар сердца – и я на спине, ноги раздвинуты, а в следующий миг медленное чувственное проникновение приятно теснило внутренности, и стон опять прорывался сквозь губы. Медленно, слишком медленно, слишком дразняще и многообещающе – я качнулась навстречу, поторапливая. Саги рванулся внутрь, наваливаясь на меня. Судорожной волной покатился жар, и я застонала, стискивая крепкие ягодицы Саги ногами, заставляя протолкнуться глубже.

– Удивительно, как ты дотерпела до своего возраста с такой страстностью, – прошептал Саги, и от моего уха по коже поползли мурашки.

«Аппетит, похоже, приходит во время еды… или еда слишком хороша», – обхватив Саги за плечи, я запустила в совершенную, гладкую кожу ногти, рывками, в такт толчков, выдыхая:

– Име-ешь что-то про-тив?