Я слышу, как щелкает задвижка на калитке, и вижу, как Роб выходит на террасу. Он видит Адама, делает шаг к нему, раскинув руки, и я невольно задерживаю дыхание. Если сейчас они обнимутся, это будет означать, что Адам все-таки ничего не понял, до его сознания не дошло то, что я ему говорила, а значит, он никогда не узнает про Марни и Роба, пока я не расскажу ему снова. А я знаю, что не буду этого делать. Меня бесит сама мысль, что придется и дальше сидеть с Робом за одним столом, смеяться его шуткам, терпеть его дружеские объятия, лишь бы никто не догадался – что-то здесь не так. Я не могу рисковать, я не хочу терять Джесс и Нельсона, а это может произойти, если я выдам грязную тайну Роба. А без Джесс и Нельсона нам с Адамом этого не пережить. Особенно теперь, когда «мы» уже больше не «мы с Адамом».

Вот Адам снимает с Роба темные очки. Сначала я думаю, это чтобы не повредить их, когда они стиснут друг друга в объятиях, объединившись в своей скорби по Марни. Но он просто стоит, пристально глядя на Роба. Мне знаком этот его пристальный взгляд, я много раз испытывала его на себе. Я знаю, что он всматривается в глубь души Роба, как всматривался в мою. Я невольно думаю: интересно, что он там разглядел? И тут он бьет Роба прямо в челюсть, шмякнув его об стену, и потом Роб удирает по дорожке, убирается откуда явился, и у меня вырывается всхлип, и я реву, реву, реву, не из-за себя, не из-за Марни – из-за самого Адама. Да, я никогда не прощу ему того, что он натворил, но ведь я хотела, больше всего на свете хотела, чтобы он смог запомнить Марни такой, какой он ее видел. А не такой, какой теперь видела ее я.

Я СЛЫШУ, КАК С МЕРЗКИМ ШАРКАНЬЕМ створки по порогу отворяется задняя дверь и как Нельсон окликает меня. Но я иду через лужайку к своему сараю, старательно отводя взгляд от фотографий Марни, по-прежнему приколотых к ограде. Да, они по-прежнему там, после случившегося никто не посмеет их снять, даже если решит, что лучше все-таки это сделать.

– Это Роб приходил? – произносит Нельсон мне в спину.

Я поворачиваюсь к нему:

– Да.

– И что, не захотел войти?

– Нет. Его это сильно потрясло, сам понимаешь. Но он правильно сделал, что заглянул. Слушай, я тут побуду немного у себя в сарае. Проследишь, чтобы никто мне не мешал?

– Конечно.

Неужели только вчера меня больше всего расстраивало то, что мне надо протискиваться за шатром, чтобы попасть к себе в сарай? Ну наверняка же было что-то более значимое, более серьезное, более… проблематичное. Я пытаюсь сообразить, что бы это могло быть. Ничего не приходит в голову. Получается, моя жизнь и правда была безоблачной.

Очутившись внутри сарая, добираюсь до ближайшей стенки, сползаю по ней на пол. Прислоняюсь затылком к теплому дереву. Закрываю глаза. Костяшки правой руки ноют, и сердцебиение эхом отдается сквозь пульсацию боли. В этом есть какое-то умиротворение, и я сгибаю-разгибаю пальцы – мне хочется, чтобы боль стала сильнее. От этого вскрывается недавний порез на ладони, и я только приветствую резкую надсадную боль.

Казалось бы, ничто не в состоянии затмить смерть Марни. Но каким-то образом это проделывает ее связь с Робом: затмевает ее смерть. Я не могу перестать заново переживать тот момент, когда я всмотрелся в него, всмотрелся вглубь его души. В этот момент все, что мне рассказала Ливия, отразилось в его глазах с такой ясностью, что я понял – да, это правда. Мои мысли вертятся как белка в колесе: Марни и Роб, их роман, его поездки к ней в Гонконг… Он сопровождал Клео не потому, что Джесс не хотела отпускать ее одну. Он полетел вместе с Клео, потому что хотел быть с Марни. Ливия случайно увидела его по фейстайму. Он выходил из гостиничной ванной. Голый. Само это слово вызывает у меня сейчас физическую тошноту.

Я слышу, как кто-то задевает за ткань шатра, пробираясь к сараю, и ярость моя перекипает через край. Я всего лишь хочу, чтоб меня оставили в покое, что тут непонятного?!

– Уходи, просто уходи, – молю я, но тот, кто сюда пробирается, ничего не желает знать, и я пытаюсь как-то обуздать свой гнев. Видимо, это мама. Или папа… Дверь в сарай слегка подается внутрь, но не открывается. Знакомое поскребывание, постукивание когтей по дереву дает мне знать, что явился Мёрфи, и я заставляю себя подняться и впустить его. Он идет вместе со мной на мое прежнее место, я снова соскальзываю на пол, и он приваливается ко мне всем телом.

– Как это случилось? – говорю я вслух. Мёрфи поворачивает ко мне голову, облизывает мне лицо. Я обхватываю его руками, зарываюсь головой в его шерсть, вдыхаю землистый запах, пытаясь как-то осознать эту опустошающую истину – что у Марни с Робом был роман. Теперь-то я понимаю, что все симптомы были налицо. Марни явно не испытывала особой радости в Гонконге. Ливия отстранилась от нашей привычной компании, ей стало тяжело находиться рядом с Робом и смотреть в лицо Джесс. В голове у меня теснится множество вопросов, и каждый следующий приносит больше смятения, чем предыдущий. Почему Ливия не сказала мне? Она вообще собиралась мне когда-нибудь сказать? Знала ли Марни, что Ливия знает? Может, Ливия нарочно ждала, пока Марни вернется домой, чтобы уже тогда поговорить с ней об этом? Если так, то как она отнеслась бы к неожиданному появлению Марни на ее дне рождения, на этом проклятом празднике? Может, это стало бы не каким-то расчудесным сюрпризом, а вызвало бы у нее чудовищное потрясение, шок. А больше всего мучает такая мысль: кого Марни на самом деле хотела приятно удивить своим возвращением домой – Ливию или Роба?

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мама заходит сообщить мне, что они с отцом уезжают и берут с собой Иззи и Йена.

– Они поживут у нас несколько дней, – добавляет она.

Я киваю:

– Это хорошо.

– Мы еще завтра заедем. Чтобы повидаться с вами, прежде чем вы поедете в аэропорт. Нельсон вас отвезет.

– Спасибо ему.

– Тебе уже пора бы в дом, Адам.

– Скоро пойду. Одну минуту.

– Я могу что-то для тебя сделать?

– Нет, мама, спасибо. Попрощайся за меня с папой.

– Поди-ка сюда.

Я встаю на ноги, и она обхватывает меня обеими руками.

– Все будет хорошо, – шепчет она, крепко обнимая меня. – Все будет хорошо.

Я закрываю глаза. Я ничего не отвечаю, потому что сейчас я не в состоянии ничего сказать. Она далеко не сразу отпускает меня.

– Счастливо, Адам. – Глаза у нее блестят от слез.

Я протягиваю к ней руку, прикасаюсь к ее щеке:

– Пока, мама.

Если мама с папой уже уходят, значит, время более позднее, чем я думал. Смотрю в окно. За окном почти темно, так что, видимо, уже часов девять.

Я снова сажусь на пол, рядом с Мёрфи, беспокоясь, что его не покормили. Пытаюсь найти в себе силы, чтобы отвести его в дом, но тут заходит Нельсон.

– Адам, я уже пойду. Джесс и Клео тоже скоро уходят. А Ливия в постели. – Он делает небольшую паузу, а потом говорит: – Может, пойдешь в дом? Остались только Джош с Эми, они скоро поднимутся наверх.