было, только гантели и боксерская груша, она стояла в гостиной напротив телевизора. Оглядываясь назад, ума не приложу, зачем он притащил эту штуку. Ведь он очень скоро обнаружил, что лучшая боксерская груша – это наша мама. Рэй был маленький, тощий, жилистый и двигался очень быстро. Казалось, его присутствие в доме будет почти не заметно, но ничего подобного. Возникало ощущение, будто он повсюду. В комнате его нет, но ты каждую секунду боишься, что он сейчас войдет, а это значит, что он здесь, с тобой.

– Он применял к вам и вашей сестре насилие? – напрямик спрашивает миссис Би.

– Поначалу – нет, и ни разу в том смысле, в каком вы имеете в виду. Теперь я понимаю, что Рэй – один из тех, кто от природы агрессивен. Любая перемена настроения подталкивала его к действию, и чаще всего – к нападению. Однако в первое время он своих наклонностей не выказывал. Но мы с сестрой сразу заметили, что Рэй за нами наблюдает. Сидим мы с ней на диване у телевизора, а я смотрю на Рэя и вижу: веки у него полуопущены, но он глаз с нас не сводит. Через некоторое время я сообразила, что наблюдает он не за мной, а за сестрой. А когда Джой была в веселом настроении и вела себя, почти как в раннем детстве, он и вовсе смотрел на нее не отрываясь. Изучал ее, будто какой-то невиданный феномен.

– А что все это время делала ваша мать?

– Дел у нее было невпроворот: готовила для него, разговаривала с ним, убирала за ним, делала ради него прически и маникюр. А главное – смеялась над каждой его шуткой. Он смеялся в ответ, а Джой присоединялась, хотя чаще всего даже не понимала, в чем юмор.

– А вы?

– Мечтала, чтобы они поскорее заткнулись. Мне их смех ужасно действовал на нервы, он для меня был, как сигнализация, которая орет не умолкая. И никуда от него не денешься, по всему дому разносится! Я не могла себя заставить смеяться вместе с ними. Просто сидела молча и смотрела то на сестру, то на него. И вот тогда Рэй начинал отпускать шуточки про угрюмых подростков, и все присоединялись, даже Джой. Смех продолжался с новой силой.

– Ох, Дженис… – едва слышно вздыхает миссис Би.

– Нет, миссис Би, я не смогу, – вдруг объявляет готовая сдаться Дженис.

– Сможете, Дженис. Вы не только выдающаяся женщина, но и очень храбрая.

Дженис знает, что это неправда. Вместо ответа она спрашивает:

– Как думаете, сколько историй существует на свете? То ли семь, то ли восемь. Не помню. Читала в каком-то журнале, что в основе всех историй лежит одно и то же ограниченное число сюжетов.

Миссис Би сидит молча и смотрит на Дженис.

Та вздыхает:

– Мы ведь с вами обе знаем, чем закончится дело, верно? Мой рассказ предсказуем. Этот вечный сюжет разыгрывался и в лачугах, и во дворцах по всему миру. Нет на свете ни одной новой истории, миссис Би.

– Но эта история ваша, Дженис, и мне кажется, что вам нужно ее рассказать.

– Разве? И что изменится? Финал не переделать.

– А вот здесь вы ошибаетесь, – просто отвечает миссис Би и, помолчав, продолжает: – У Августа была любимая цитата Цицерона: «Пока есть жизнь, есть надежда». Когда мой муж боролся с раком, он не мог жить без надежды, и я видела, как она его поддерживала, хотя болезнь в конце концов победила. – Она берет за руку свою подругу, чье имя означает «надежда». – Порой нам всем нужна хотя бы крошечная частичка надежды.

Дженис глядит на их сцепленные руки: одна белая как мел, другая цвета отполированного кедра. Она отворачивается, устремляет взгляд в старинное окно. Тучи рассеялись, и свет стал пронзительнее, будто его отмыли дочиста. Дженис хочет, чтобы этот ясный, чистый свет наполнил ее сердце надеждой, но это чувство, в честь которого ее назвали, ускользает от нее. Просачивается между пальцами, как преломляющиеся лучи, рисующие узоры на дубовом столе. Дженис обводит взглядом книжные полки: столько томов, и она брала в руки все до единого. И тут Дженис понимает: то, что она ищет, можно найти. Путь к надежде есть. Она ведь и собирательница историй, и рассказчица. Может, рассказать свою историю так же, как любую другую?

И Дженис начинает:

– Это история о девочке, которая жила с маленькой сестренкой в городке, где делали обувь. Домик у них был небольшой, но места там хватало и двум девочкам, и их маме, и мужчине, занявшему место папы. Мама двух сестер очень любила этого мужчину. Бывало, он порежет ее до крови резаком для линолеума, а она его все равно любит. На пол, будто вода, капала алая кровь, а потом этот мужчина покупал розы точно такого же цвета и просил прощения. – Дженис глядит на миссис Би, и та едва заметно кивает. – Он признавался ей в любви, но ни разу не сказал, что любит ее дочерей. Да и с чего бы? Девочка понимала: они ведь ему не родные. Понимала она и то, что он никогда ее не полюбит, потому что каждый ее взгляд говорит: «Я знаю, кто ты на самом деле». Маленький, тщедушный мужчина почти не глядел в ее сторону, и девочка думала: он понял, что означает этот ее взгляд. Зато с ее сестры он глаз не сводил. А малышка хотела, чтобы все вокруг думали, будто она счастлива, поэтому она смеялась и играла так, будто в ее жизни ни забот, ни хлопот. А еще она старалась радовать других людей, надеясь, что их счастье окажется заразительным и часть его перейдет к ней. Иногда мужчина притворялся, будто младшая сестренка девочки дарит ему радость, и со смехом подбрасывал ее высоко в воздух, а в другие дни ронял ее, будто бы случайно. А когда отворачивался, его губы растягивались в улыбке. Ему казалось, что никто не замечает этой улыбки: ни мама, ни плачущая малышка. Но девочка все видела, ведь она дала себе слово, что в минуты бодрствования не спустит с него глаз.

Дженис чувствует, как прохладные пальцы миссис Би сжимают ее кисть, и крепко держится за эту хрупкую, но удивительно твердую руку, будто надеется, что та не даст ей упасть. Дженис не уверена, что такой крошечной ручке по силам ее удержать, но она знает: миссис Би ни за что ее не отпустит и, если придется, упадет вместе с ней.

– Однажды мужчина пришел домой и объявил, что у