– Тебе что – не сказали? – спросил у брата Хельги и посмотрел на Мистину.

О Пестрянке Асмунду никто на княжьем дворе ничего не сказал. Даже Эльга, захваченная новостями из заморья, не вспомнила о ждущей его плесковской жене, а в мыслях Ингвара, Мистины и прочих мужчин та занимала места не больше, чем дворовая кошка.

И вот теперь он просто онемел. Куда прочнее, чем на царском обеде. На ум приходил один вздор, хотелось спросить: «Откуда ты взялась?», «Зачем ты здесь?» – но Асмунду хватило ума не говорить этого вслух.

– Это Пестрянка, Чернобудова внучка, жена твоя, – с мягкой усмешкой напомнил Хельги. – Язык проглотил от радости?

– Да уж… не ожидал… – наконец Асмунд обрел голос. – Давно ты здесь?

– Недели три уже, с конца жатвы, – вместо Пестрянки ответил Торлейв. – Это мы ее привезли. Думали тебя порадовать, а ты в Греческом царстве оказался.

– У вас и сынку уже два лета, – добавила Ута, надеясь, что теперь-то бестолковый брат оживет и обрадуется. – Только его спать уложили. Хочешь посмотреть?

– Что посмотреть?

– Сына твоего посмотреть! Аська, очнись! Что ты словно корнями обведенный![17]

– Будь жива! – Асмунд опомнился настолько, что догадался поздороваться с Пестрянкой, и даже подошел поближе. – Ну, как у вас дома дела? Вы чего приехали, – он оглянулся на отца, – случилось что?

Торлейв и Хельги стали рассказывать, как получили весть о вокняжении Ингвара и Эльги в Киеве, как решили ехать сюда, как пошли дела и чего они добились. Мужчины уселись к столу, позвали Свенельда, Ута велела подать пива, хотя Асмунд и Мистина хорошо угостились еще у князя. Пестрянка села на прежнее место. Сложив руки на коленях, она почти не двигалась и чувствовала себя как во сне. Асмунд сидел лицом к ней, и она хорошо его видела; время от времени он устремлял на нее взгляд, но скорее недоумевающий, чем радостный. Он понял, что случилось – к нему приехала та «купальская» жена из Варягина, – но никак не мог сообразить, как ему теперь быть. Чего ей дома не сиделось, коли там все хорошо?

А в Пестрянке вскипели все те чувства и мысли, от каких она не раз уже плакала. Вот ведь дура она была, что решилась на эту поездку! Муж не просто ей не рад – он вовсе не понимает, чего ей здесь нужно! Жила бы себе со своим дитем в Варягине – кормят же, не гонят, не обижают. Она, плесковская жена, осталась в его далекой прошлой жизни, откуда он давно уехал и не собирался возвращаться. Здесь, в Киеве, у него сложилась совсем иная жизнь. Особенно с минувшей весны. Здесь он – брат русской княгини, близкий и доверенный соратник князя, посол и воевода! Ему, конечно, полагается жена, иначе люди уважать не будут, но не такая! Воеводская дочь, знатного рода, с богатой и влиятельной родней! Как та черниговская девка, как ее там зовут… И она, Пестрянка, нужна Асмунду, как камень в каше. Проку никакого, только мешает и об ложку скребет! Хотелось встать, забрать свое сонное дитя вместе с одеялом и уйти – прямо так, пешком, в ночь. И идти, пока не придешь домой, в Варягино… или в Чернобудово, к своей родне. Зачем ей теперь в Варягино, где живет семья мужа, если он не желает ее знать?

Но чем она провинилась? Чем заслужила? От гнева и обиды на глазах вскипали горячие слезы, но Пестрянка с усилием принуждала себя погодить горевать. Может, он еще опомнится и все наладится?

Хельги сидел к ней спиной, но два или три раза оборачивался, улыбался, кажется, подмигивал ободряюще. Но она даже не пыталась улыбнуться в ответ. Будто в прорубь провалилась – впервые за восемнадцать лет жизни Пестрянка переживала такое полное крушение всех надежд и ожиданий. Казалось, дальше никакой жизни не будет.

* * *

В эту ночь Пестрянка спала, как и раньше, в девичьей с ребенком, а Асмунд ушел в дружинный дом, где обитал до отъезда за море. Несколько дней миновали без особых перемен. Асмунд и дома почти не бывал: утром они с Мистиной завтракали в гриднице и сразу уходили к Ингвару, а возвращались ночью, если возвращались вообще. С Пестрянкой Асмунд едва обменивался парой слов и явно не знал, о чем говорить. Даже ребенок не помог. Асмунд взял сына на руки, когда ему его дали, и спросил, как зовут.

– Никак! – Ута посмотрела на брата с выразительным упреком. Преданная своей семье, она сердилась на него за пренебрежение родной кровью. – Кто должен был ему имя-то дать? Отец, то есть ты! А ты его впервые видишь!

– Вот теперь и даст! – сказал Торлейв. – Поговорим вечером.

Но вечером Асмунд вернулся, когда и дети, и деды уже спали. В княжьей гриднице имелся более важный повод для разговоров.

До выступления в поход на хазарское царство оставалось около полугода, и это было очень мало. Особенно при том, что всю зиму князь с ближней дружиной и половиной большой проведет в полюдье. Свенельду с его людьми уже на днях предстояло отправляться в Деревлянь, и Ингвар спешил обсудить с ним, человеком умным и опытным именно в таких делах, все предстоящее. Нужно было определиться с потребностями, выбрать людей, кому можно поручить подготовку, распределить между ними дела.

Как обычно, грекам требовался вспомогательный отряд человек в шестьсот. Ранди Ворон и другие, бывавшие в Самкрае, соглашались, что этого вполне хватит – если тудунова войска не будет на месте и удастся войти в город внезапно. Но также было очевидно, что Ингвар не может послать на это дело свою большую дружину. Во всяком случае, всю. Об этом несколько дней шли в гриднице шумные споры. Поначалу ближняя дружина сочла, что князь должен сам вести ее в этот поход – а как же иначе? Это был именно тот случай, которым уже почти сто лет жила русь, ходившая на греков, славян, чудь и сарацин. Собрать войско как можно больше, ударить на выбранную цель, захватить добычу и пленных, продать, обогатиться и хвастать потом на пирах своей доблестью. Считая воеводских отроков, большая дружина и составляла около шести сотен, притом что снаряжение у нее почти все имелось и на греческое золото оставалось лишь оснастить лодьи и набрать съестные припасы. Все было ясно, и внуки Олеговых гридей очень удивились, обнаружив, что в глазах Ингвара все выглядит по-другому.

– Я не могу сейчас уйти из Киева и увести вас всех, – заявил он с Олегова престола. – Слишком много народу ждет со всех сторон, чтобы здесь освободилось место. Те, кто еще не знает, крепко ли я здесь сижу, и ждет случая проверить.

– Ты хотел стать князем, чтобы греть задницей эту троллеву доску? – возмущенно отвечал Асбьёрн, сын Карла и внук Фарлейва, второго по старшинству Олегова посла, показывая на сиденье престола. – Ты стал князем, чтобы водить нас в походы, и мы поддержали тебя именно ради этого!

Гридница отвечала согласным гулом. На почетных местах сидели воеводы, обладатели собственных дружин – Сигфасти, Тейт, Карл, Кари, Ульврик, Тормар, Трюгге и другие, чьи отцы прославились еще в походах Вещего. Это была та «килевая» русь, на которой стояла держава Вещего, – назвать ее коренной было бы неверно как раз из-за ее большей подвижности, чем укорененности. Кое у кого деды и прадеды знавали Аскольда и Дира, первых русинов на берегах среднего Днепра, хотя те дружины оставили на этой земле мало следов как раз потому, что и не пытались пускать в нее корни.