– Чтобы хорошо ходить в походы, надо иметь, куда возвращаться! – отвечал Ингвар. – Я не отказываюсь от похода на Самкрай, раз уж греки дали денег, а иначе стоило бы обождать еще год-другой и укрепиться. Что мы будем делать с той добычей, если останемся на лодьях, а на эту троллеву доску, как ты говоришь, вновь усядется Олег, пока меня не будет дома?

– Что? С добычей мы всегда найдем, что делать! Мир велик, и пока у нас есть корабли, мы найдем себе и землю!

– Мой дед на Гурганское море дважды ходил!

Молодые, а частью и старые дружным криком поддерживали эти слова. Многие еще умели смотреть только вперед, не оглядываясь на пройденный путь и легко забывая то, что осталось за спиной.

– Из Стейнварова похода на Гурган никто не вернулся! – напомнил Тормар. – А сохранив Киев, можно создать могучую державу, и она принесет нам в десять раз больше добычи и славы, чем если мы проживем жизнь на досках корабля!

– Так много нам не надо! – кричали молодые гриди, жалевшие, что не попали в те походы Олеговых соратников. – В Валгаллу надо прийти достойно, но там у Одина для нас все уже готово – еда и оружие для последней битвы!

– Когда попадешь в Валгаллу, Кари, там пусть Один с тобой разбирается! – отрезал Ингвар. – А пока твой конунг – я, дружина будет делать то, что я скажу! На Самкрай пойдет отдельная дружина, из наших там может быть сотни две, не больше. Прочие останутся в Киеве.

– И кому ты хочешь подарить добычу, которую могли бы взять мы? – С места встал Вышеславец, внук Хродлейва.

– До весны придется набрать сотен пять охотников – руси и славян. А нам вот-вот идти в полюдье. Из данников Олега еще не все и знают, что у них сменился князь!

– И многим это может не понравиться! – поддержал Мистина. – Вы все знаете, что сказали греки и хазары в ответ на наши новости – будто сговорились! Дескать, им не по душе, что новый князь отнял власть у прежнего силой. Думаешь, древляне, северяне, дреговичи и прочие не скажут того же самого?

– Если кто скажет, это будут его последние речи в жизни! – крикнул Вибьёрн, внук Кари Старого.

– Истину глаголешь! – Мистина с широким замахом ткнул пальцем в его сторону. – А это значит, что зимой нам придется воевать! Может быть, всю зиму! И после этого выхотите без передышки – отдохнув, только пока не сойдет лед, – воевать и все лето?

– Да мы… – нестройно заорала гридница.

Одни кричали «Хотим!», другие – «Такого нам не надо!».

– И даже если кто хочет, – голос Мистины почти перекрывал этот гул, – откуда вам знать, кто доживет до весны? И если нас к весне останется маловато, поход провалится! Поэтому мы должны набрать для хазар отдельную дружину! На двух ногах ходить сподручнее, чем на одной, да, Кари?

– Греки лукавы! – напомнил воевода Тьодгейр. – А что, если они затеяли это все, чтобы выманить нас из Киева? Что, если, как мы уйдем, они натравят на эту землю печенегов, ведь те – их союзники? И мы вернемся к остывшему пепелищу!

Все примолкли: речь воеводы показалась убедительной. На иных лицах читалось: ну и что? Но большинство нахмурились. За два-три поколения жизни на киевских горах русь привыкла к ним и обзавелась родством с полянами. У половины гридей матери, а то и бабки были славянками, дома говорили на славянском языке, многие имели два имени – тот же Асбьёрн для матери был Кудояр, а у Кари, Вибьёрна и Радорма, сыновей Трюгге, два младших брата звались Любомил и Мысливец. А главное, старые варяжские роды понимали правоту молодого князя: постоянное обладание Киевом могло дать от сбора дани и торговли не меньшие доходы, чем полное разграбление Царьграда – один раз.

– Видно, эта доска проклята! – крикнул Вибьёрн, не желая сдаваться. – Кто на нее садится, тот становится робким и осмотрительным. Сперва Олег, теперь ты…

– Что ты сказал? – С изменившимся лицом Ингвар соскочил с престола и рванулся к Вибьёрну. – Я стал робким? Да я тебе сейчас, рожа жеребячья…

– Та-абань! – с нажимом произнес знакомый голос у него за спиной, две руки легли на плечи и развернули. – Ты – князь! – почти ласково, но очень твердо сказал Мистина, сверху вниз глядя в лицо побратиму. – Тебе теперь нельзя всякую глупую морду своими руками бить. Не стоит она того. Так что обожди. – И, обойдя Ингвара, потянул с себя кафтан.

Гриди заорали, старики засмеялись. Как и сто лет назад, как при Олеге, Аскольде, Харальде Боезубе и Рагнаре Кожаные Штаны, при Хальвдане Старом и Скъельде сыне Одина, этот простой способ решить, кто прав, оставался самым действенным.

* * *

Вскоре Мистина ввалился в избу к Эльге, нагнувшись и зажимая нос ладонью, чтобы кровь не капала на сорочку. Братья Вибьёрна тем временем выпрашивали у Беляницы кусочек сырого мяса – приложить к разбитому глазу. Никто из двоих не собирался причинять сопернику настоящих повреждений, просто камень очага и ножка стола об этом не знали, а у Мистины после полученного в отрочестве перелома носа от любого удара по нему шла кровь.

Но зато никто в гриднице уже не сомневался: за Киев надо держаться крепче. Будет берег – скутары построим, а не будет берега – куда возвращаться зимовать? Князь лучше знает, ему с престола виднее. К тому же именно Ингвар вел свой род от Харальда Боезуба, а значит, Хальвдана Старого, Скъёльда и Одина. И уже поэтому в любом подобном споре он был наполовину прав изначально.

Прошли и для норманнов времена, когда они жили на лодье и обретали могилу в морских волнах…

– Снимай! – Эльга прижала платок к носу Мистины и дернула за рукав сорочки. – Еще чего не хватало – придешь домой весь в крови, Ута увидит, перепугается…

– И ребенок родится с пятном цвета крови на пол-лица… – прогундосил Мистина сквозь платок.

– Тьфу на тебя! От слова не сделается!

– Расстегни! – прижимая платок кносу, Мистина кивнул вниз, имея в виду свой пояс.

– Не на ту напал! – Эльга перехватила платок и освободила ему руки. – Сам справишься.

Если бы она расстегнула ему пояс, это выглядело бы как приглашение на блуд. Но Мистина видел, что Эльга им довольна, и мог позволить себе пошутить.

Стащив с него сорочку и усадив на лавку, Эльга послала Мерав на двор за холодной водой из бочки. Там толпились гриди – вышли подышать и остыть после спора и драки. Сквозь оконце долетел возмущенный девичий взвизг, крик «Качака таки!» – видимо, шлепнули пониже спины или опять предложили: «Пойдем со мной за поварню, чего покажу». Посягать на пленниц Эльга гридьбе запретила, но не запретишь ведь то, что называется: «Да я пошутил просто».

Мерав быстро вернулась, правда, принесла только полкувшина – остальное расплескалось по дороге. И не диво, что пристают: когда Эльга к ней пригляделась, то обнаружила, что дочь Гостяты Кавара и правда самая красивая из всех хазарских пленниц – рослая, стройная, с правильными чертами лица, которым горбинка на носу придавала особую прелесть. При виде ее возмущенно вытаращенных глаз Мистина ухмыльнулся, отчего кровь потекла сильнее. Эльга покосилась на него, вспомнив их стычку на Свенельдовом дворе. Разглядел ведь, даже пока хазарка была вся зареванная!