Сказав, что «худо будет и мне», он отчасти покривил душой. Да, беда побратима – его беда, ибо они связаны, как две руки и две ноги одного тела. Но, как ни старался, Мистина не мог совсем задавить в себе мысль, что разрыв Эльги с Ингваром ему-то мог бы принести кое-что хорошее… Однако помогать этому разрыву для него означало бы предать и побратима, и самого себя. Мистина знал за собой немало недостатков, но надеялся, что подтолкнуть его к предательству не сумеет ни одна женщина на свете. И сейчас еще Эльга в его глазах была собственностью Ингвара, и, разговаривая с ней и даже желая ее, мысленно он видел позади нее тень побратима.

Однако, йотуна мать, эта обладательница лебяжье-белых манящих округлостей показала себя проницательной и твердой… как клинок, входящий под ребра. Переводя дух, Мистина чуть не засмеялся над своим смятением. В первый раз для беседы с женщиной ему понадобилось напрягать весь свой ум, что особенно трудно, когда от вожделения сбивается дыхание и путаются мысли.

Когда он беседовал со Сванхейд, имея на кону судьбу Русской державы, он всего лишь старался, чтобы королева Хольмгарда захотела его. А это совсем иное дело.

Эльга отошла от него и отвернулась. Раз уж речь зашла о любви… Что это за намек – у Ингвара была другая женщина? Он хотел взять другую жену? У него есть побочные дети?

Ну а как же! Его побочный сын, причем старший, сейчас спит на лавке в хозяйской избе на Свенельдовом дворе. Неужели где-то есть еще? Уж кому знать такого рода тайну, как не побратиму…

– Эльга… – Мистина встал и подошел к ней сзади, мягко положил руки на плечи, отчаянным усилием стараясь сосредоточиться на мыслях о благополучии их семьи, связанной двумя перекрестными цепями. – Ингвар любит тебя. И я люблю тебя. Мы хотим, чтобы ты была счастлива и никогда не знала горя. Мы оба умрем за это, если понадобится. Ты веришь мне?

Она обернулась и посмотрела ему в глаза. Взгляд его был прям и открыт, а немного тревоги на дне говорили скорее об искренности, чем о лукавстве. Лгал он куда веселее и увереннее.

Эльга подумала немного. Прямо перед ее глазами оказался оберег, висящий на его груди на кожаном ремешке – медвежий клык, на котором был вырезан тонкий узор. Мистина носил его под одеждой, поэтому сейчас Эльга увидела его впервые.

– Что это?

– Это Ящер, – радуясь передышке, Мистина повернулся к свету, чтобы она могла рассмотреть.

С одной стороны клыка мастер вырезал морду ящера и через дырочку в пасти пропустил серебряное колечко для ремешка. На другом конце был хвост, а пространство между ними покрывали красиво вырезанные чешуйки.

– Откуда у тебя такое?

– У моего отца был брат, он хорошо резал по кости. Он это сделал, когда я родился, чтобы мне отдали вместе с мечом. А когда я получал меч, его уже не было в живых. Если у меня когда-нибудь будет сын, назову Велерадом в его честь.

– А почему ящер… и медведь? Это ведь облики Велеса?

– В тот самый день, когда я родился, тронулся лед на Волхове. Это означало, что Ящер проснулся. Королева Сванхейд сказала тогда, что Ящер и медведь будут моими покровителями.

– Поэтому сила в тебе не уступает твоей ловкости, – Эльга подняла глаза к его лицу.

– И упорству. Я клянусь, – Мистина накрыл ладонью костяного ящера, – что сказал тебе правду. Если уж тебе нужны клятвы…

– Нет, – Эльга прикоснулась к его руке, отдавая клятву назад. – Мне не нужны твои клятвы. Ты сказал… что вы любите меня и желаете мне счастья. Если это правда… тогда ты прав, ненужные тайны не стоит тянуть на свет. А если это не правда… – Он хотел что-то сказать, но смолчал. – То лучше я поверю тебе и дам себя обмануть, чем не поверю и обману себя сама.

Мистина не нашел, что добавить, и лишь глубоко вздохнул от облегчения. Он все-таки сумел направить ее подозрения в другую сторону – в ту, куда мысли женщины устремляются легче всего. Но не солгал в самом важном. И если не вывернулся из петли, которую краснорожий бес накинул ему и Ингвару на горло, то наполовину ослабил натяг.

Но это не значит, что Хельги может отныне жить спокойно. При всей своей беззастенчивости Мистина видел свою честь в преданности вождю – с кем познакомился, когда тот едва учился ходить. Новоявленный брат княгини вздумал угрожать Ингвару и тем приобрел врага, в ком соединились сила медведя, ловкость ящера и упорство текучей воды.

А то он не понимал, что делает, когда метнул сулицу в спину Князя-Медведя – воплощенного пращура северных кривичей! Отосланная в медвежье логово девушка была нужна Ингвару, и ради него Мистина охотно вышел бы на тот мост, где ждет поединщика трехголовый змей из славянских преданий.

Взяв сорочку Мистины, Эльга обернулась, хотела что-то сказать… Но увидела, каким жестким стало его лицо, как прищурились глаза и гневно дрогнули покрытые засохшей кровью ноздри – и поняла: это не все. За три года общей жизни она несколько раз видела у Мистины такое лицо, и всегда это означало готовность к немедленной драке. Не пользы дела для, как сегодня, а от рвущейся из сердца ярости. А еще у нее впервые мелькнуло ощущение, что сама она сделала тот выбор, который Мистина не так давно просил ее сделать. И стало страшно.

Род – это то, что всегда с тобой. А переходя на сторону тех, к кому влечет не общая кровь, а лишь чувство сердечного доверия, по большому счету остаешься с судьбой один на один.

* * *

Свой платок, закапанный кровью Мистины, Эльга спрятала, чтобы завтра сжечь. Подмывало оставить его себе – с человеком можно сделать что угодно, имея лишь каплю его крови, – но Эльга подавила соблазн. Мистина оставил ей этот платок, потому что доверяет. А доверяет – потому что он муж ее сестры и отец ее племянников. Только так она и должна на него смотреть.

Потом Эльга сходила проверить, как там Святка. Ребенок с самого их вокняжения жил с нянькой в другой избе, где раньше обитала Мальфрид и где Эльга в те три года провела столько дней и вечеров. К Ингвару в любое время могли ввалиться двое-трое воевод, чтобы обсудить кое-что, чего не стоит обсуждать в гриднице. И иногда эти разговоры бывали такими долгими и шумными, что Эльга подумывала сама перебраться в избу Мальфрид, построенную как раз из-за этих причин. Не ляжешь и за полночь, а ей до зари вставать смотреть за дойкой!

Но переезжать Эльга не спешила. Ей были любопытны эти разговоры Ингвара с ближайшими соратниками. Муж достаточно доверял ей, чтобы не гнать, а у нее хватало ума не вмешиваться, пока не спросили. И сегодня, когда Ингвар вернулся в избу, она не стала упоминать о замысле послать в Самкрай Хельги. Пусть Мистина скажет. Лишь подумала: вот что значит – ее муж стал князем. Теперь за его правоту кто-то другой обдирает кулаки. И пока цена его правоты – всего лишь разбитый нос побратима. А потом – мертвые тела по всему полю… Не раз, не два и не десять.

– А где твои хазарки? – Ингвар огляделся.

– Они в девичьей ночуют.

– Вечно они тут у тебя крутятся.