Йенс принялся просматривать ноты. «Вступление к Акту IV: «Утреннее настроение». Потом он извлек из футляра флейту и собрал ее. В театре царил зверский холод. В помещении было почти так же холодно, как и снаружи. Температура явно опустилась уже ниже нулевой отметки. Йенс энергично потер онемевшие от холода пальцы, чтобы разогреть их и заставить бежать кровь быстрее. Затем поднес флейту к губам и наиграл первые шесть нот…

– Итак, херр Халворсен, как у нас тут дела? – нетерпеливо поинтересовался Йохан Хеннум, возникнув в оркестровой яме пятью минутами позже.

Йенс понял, что обязан произвести на этого человека должное впечатление, во всяком случае, доказать ему, что он умеет играть прямо с листа, как любой опытный музыкант. Но, слава богу, его зрительная память еще никогда не подводила его. В прошлом это не раз помогало Йенсу убедить маму в том, что он упражнялся на инструменте гораздо дольше, чем это было на самом деле. Вот и сейчас он начал играть почти по памяти, и очень скоро проникновенная музыка Грига захватила его целиком. Навязчиво повторяющаяся мелодическая тема западала в память сама собой. Ничего подобного он ранее не слышал. Но вот он закончил играть, отнял флейту ото рта и бросил вопросительный взгляд на дирижера.

– Недурственно! Очень даже недурственно для первой попытки. А сейчас попробуйте сыграть мне вот это! – воскликнул герр Хеннум и протянул Йенсу еще один листок с нотами. – Это партия первой скрипки. Посмотрим, как у вас получится.

Йенс достал из футляра скрипку и принялся настраивать ее. Потом несколько минут он внимательно изучал ноты, негромко пробуя некоторые пассажи, прежде чем начать играть.

– Очень хорошо, герр Халворсен. Ваша матушка ничуть не преувеличила, описывая ваши таланты. Сказать честно, я приятно удивлен. Вы отлично читаете с листа, что может очень даже пригодиться уже в самое ближайшее время, когда я наконец соберу всех своих оркестрантов воедино. А там очень разнородный состав, доложу я вам. Но времени на то, чтобы натаскивать нерадивых и цацкаться с неумехами, у меня не будет. Вообще-то, должен вам заметить, играть в составе оркестра гораздо труднее, чем выступать солистом. Со временем вы сами это поймете, но сразу же предупреждаю: никакой расхлябанности от своих оркестрантов я не терплю. Обычно я долго обдумываю, прежде чем взять в свой оркестр новичка, но тут меня подгоняет нужда. А потому рассчитываю на то, что в течение недели вы приступите к репетициям. Что скажете?

Йенс изумленно посмотрел на дирижера. Кажется, этот человек предлагает ему работу, если он только не ослышался. А ведь Йенс был абсолютно уверен, что при своем недостатке опыта может рассчитывать только на отрицательный ответ. Впрочем, ни для кого в Христиании не является таким уж большим секретом то, что местный симфонический оркестр – это действительно довольно пестрое сборище, что и не удивительно. Ведь в Норвегии пока нет признанной музыкальной школы по подготовке артистов, а потому и выбирать особенно не из кого. Йенс вспомнил, как мать однажды рассказывала ему, что одно время в оркестре играл даже десятилетний мальчишка.

– Для меня большая честь быть зачисленным в ваш оркестр накануне такой важной премьеры, – нашелся наконец с ответом Йенс.

– Я тоже буду счастлив числить вас среди своих музыкантов, герр Халворсен. Зарплаты у нас, правда, весьма скромные. Впрочем, не думаю, что это вас особо волнует. А вот репетиции в ближайшие несколько недель будут долгими и напряженными. Да и обстановка, как вы уже, наверное, сами успели заметить, не самая благоприятная. Советую укутываться потеплее.

– Хорошо, герр Хеннум.

– Вы сказали, что в настоящее время обучаетесь в университете, верно? Полагаю, что работа в оркестре доставит вам больше удовольствия, чем лекции в аудиториях. Я прав?

– Да, – ответил Йенс, уже заранее зная, что отец отреагирует на эту новость совсем иначе. Но поскольку первоначальная инициатива исходила от матери, вот пусть теперь и разбирается сама со всеми семейными проблемами, грозящими возникнуть уже в ближайшие дни. Как бы то ни было, а это – его путь к свободе, и Йенс намерен следовать им.

– Пожалуйста, передайте своей матери, что я ей крайне признателен за то, что она прислала вас ко мне.

– Обязательно передам, герр Хеннум.

– Итак, повторяю еще раз. Репетиции начнутся со следующей недели. Жду вас ровно в девять утра в понедельник. А сейчас мне нужно срочно заняться поисками более или менее приличного фаготиста. А такого мне в жизни своей не найти в нашем забытом богом городе. Всего вам доброго, герр Халворсен. Надеюсь, дорогу найдете сами.

Йенс молча проследил за тем, как дирижер вторично ретировался из оркестровой ямы. Что говорить, Йенс был взволнован, сбит с толку тем, как внезапно жизнь совершила такой кульбит. Йенс повернулся лицом к зрительному залу. Пустое пространство зала показалось ему мрачным. Он много раз бывал здесь с матерью на различных концертах и оперных спектаклях. Но сейчас другое дело, подумал он, резко поднимаясь с табуретки у рояля. Совсем другое! И эта мысль приятно взволновала Йенса. Ведь он вполне отдавал себе отчет в том, как постепенно деградирует все последние годы, как живет, стараясь ни о чем не думать, как ненавидит свою учебу в университете и как страшится своего будущего в качестве потомственного пивовара.

И вот сейчас, когда он сыграл всего лишь несколько пассажей изумительной по своей красоте музыки из нового произведения Грига, он вдруг снова ощутил в себе то трепетное волнение и восторг, которые всегда испытывал в прошлом, когда занимался музыкой. В детстве он мог часами лежать без сна в постели, прокручивая в голове разные мелодии, которые на следующее утро пытался воспроизвести по памяти на фортепьяно. Кстати, он их никогда не записывал. Он просто сочинял музыку, и это доставляло ему величайшее удовольствие.

И вот сейчас, сидя в полутемной оркестровой яме, Йенс вдруг непроизвольно коснулся замерзшими пальцами клавиш рояля, пытаясь вспомнить те мелодии, которые он сочинял в детстве. Там была одна, очень похожая на ту мелодию Грига, которую он только что озвучивал. Тоже такая своеобразная реминисценция старинных народных песен. И Йенс принялся наигрывать эту полузабытую мелодию перед пустым зрительным залом.

17

Сталсберг Ванингшусет

Тиндевеген

Хеддал

14 февраля 1876 года

Дорогая Анна!

Спасибо за последнее твое письмо. Как всегда, в твоих письмах, где ты рассказываешь о своей жизни в Христиании, много познавательного и забавного. Улыбка не сходит с моего лица, пока я их читаю. Кстати, должен заметить, что твои навыки письма улучшаются с каждым разом, и ошибок тоже все меньше и меньше. У нас в Хеддале все по-старому. Встретили Рождество, как обычно. Жаль только, что не было рядом тебя. А в остальном… Сама знаешь, это самое холодное и темное время года, когда в спячку впадают не только животные, но и люди. Снега в этом году выпало намного больше. Его так много, что не выдержала крыша в нашем старом деревенском доме. Прохудилась и дала течь. Надо срочно, еще до наступления весенней оттепели, менять дерн. Иначе мы рискуем получить внутри дома целое замерзшее озеро, на котором можно будет кататься на коньках. Отец говорит, что и не припомнит, когда этот дерн меняли в последний раз. Явно это было еще до его появления на свет. Так что крыша послужила нам верой и правдой много-много лет. Кнут обещал мне помочь по весне, за что я ему очень благодарен.