– Нам выпала величайшая удача, – взволнованно продолжал герр Байер. – Конечно, пока еще ничего не решено окончательно. Вам еще предстоит выступить перед герром Джозефсоном, режиссером постановки, чтобы он лично убедился в том, что ваш голос полностью раскрывает истинную натуру Сольвейг. Вы должны спеть песню героини Ибсена с такими чувством, с такой самоотдачей, чтобы публика не смогла сдержать слез, слушая ваше пение. Собственно, по замыслу постановщика, именно ваш голос должен стать своеобразным апофеозом всего спектакля, так сказать, заключительным аккордом, прежде чем опустится занавес. Маэстро Джозефсон назначил ваше прослушивание на двадцать третье декабря, на вторую половину дня. После чего он отправляется праздновать Рождество к своим родным. Окончательное решение он будет принимать по итогам прослушивания.

– Но ведь двадцать первого декабря я уезжаю в Хеддал! – протестующе воскликнула Анна, не в силах более сдержать свои чувства. – Если я задержусь в Христиании до двадцать третьего декабря, то не смогу попасть домой к Рождеству. Ведь дорога в Хеддал занимает почти два дня… Я… А не мог бы герр Джозефсон назначить мне другое время для прослушивания?

– Анна, как же вы не понимаете? Герр Джозефсон – очень занятой человек. Уже одно то, что он согласился уделить нам какую-то часть своего драгоценного времени, можно расценивать как великую честь. Понимаю, очень даже понимаю, что вам совсем не улыбается остаться на праздники здесь, в городе, вместе со мной. Но ведь это же такой шанс, быть может, единственный в вашей жизни, который способен в корне изменить все ваше будущее. А рождественских праздников у вас впереди еще очень много. И вы наверняка будете проводить их в кругу своей семьи. Но лишь раз в жизни выпадает случай исполнить песню Сольвейг в композиции, созданной совместными усилиями и талантом двух самых выдающихся наших современников и соотечественников – драматурга и композитора. Тем более речь идет о первом исполнении этого произведения! – Герр Байер раздраженно тряхнул головой. Редкий момент, когда выдержка изменила ему. – Постарайтесь, Анна, понять всю грандиозность того, что вам предлагают. А если вы не в состоянии этого сделать, что ж, тогда можете немедленно отправляться к себе домой и петь там для своих коров. И это вместо того, чтобы участвовать в премьерном показе спектакля на сцене Театра Христиании. Вне всякого сомнения, предстоящее событие навсегда войдет в культурную историю Норвегии. Так вы будете петь? Или же отказываетесь?

Анна почувствовала себя совершенно раздавленной и уничтоженной. Собственно, именно этого и добивался ее наставник. Она послушно кивнула в ответ.

– Да, герр Байер, я буду петь.

У себя в комнате Анна до глубокой ночи проплакала в подушку. Пусть она, по словам профессора, «будет творить историю», но при мысли о том, что грядущее Рождество она проведет не дома, не в кругу семьи, и не встретится со своими близкими, сердце ее разрывалось на части от боли и тоски.

16

Христиания

16 февраля 1876 года

– Йенс, ты тут жив?! – Йенс Халворсен проснулся от голоса матери, раздавшегося за дверью его спальни. – Дора сказала мне, что ты спишь как убитый и она не может достучаться к тебе все утро.

Йенс с тяжелым вздохом сполз с кровати и внимательно изучил то, что отразило ему зеркало: взъерошенные волосы, помятая физиономия. Он спал даже не раздеваясь, в одежде.

– Я спущусь к завтраку через десять минут, – ответил он матери, не открывая дверь.

– Дорогой мой, уже обед! Завтрак ты благополучно пропустил.

– Хорошо, сейчас буду!

Йенс принялся тщательно разглядывать свои волосы в поисках первой седины в волнистой каштановой шевелюре. Конечно, имея всего лишь двадцать один год от роду, еще рано начинать заботиться о таких вещах, как седые волосы. Но он точно знал, что его отец поседел за одну ночь, когда ему только-только минуло двадцать пять. Вполне возможно, от пережитого потрясения по случаю собственного бракосочетания. Отец женился на его матери в том же самом году. Вот и Йенс каждое утро просыпался в некотором волнении: а не поседел ли и он за ночь от своих переживаний?

Десятью минутами позже, переодевшись во все чистое, он, как и обещал, появился в столовой. Поцеловав в щеку Маргарету, свою мать, Йенс занял место за столом, и Дора, их молодая служанка, начала подавать обед.

– Прости, мама. Я страшно виноват. Но вчера меня замучила сильнейшая головная боль. Именно поэтому я и провалялся в постели допоздна. Да и сейчас мне все еще не очень хорошо. А если честно, чувствую я себя просто отвратительно.

Выражение лица матери мгновенно поменялось. От былого раздражения не осталось и следа. Сейчас оно было полно сочувствия и тревоги. Маргарета тут же подошла к сыну и пощупала его лоб.

– Да, лоб горячий. Неужели простуда? Бедный мальчик! Если тебе тяжело сидеть за столом, Дора подаст тебе обед прямо в постель.

– Спасибо, мама, не надо. Я отобедаю здесь. Только заранее прошу прощения за то, что съем немного. Совершенно нет аппетита.

На самом же деле Йенс, что называется, умирал от голода. Всю минувшую ночь он проторчал с приятелями в баре. Свою гулянку они закончили в каком-то портовом борделе. Что ж, вполне подобающий финал для подобных мероприятий. Наверняка вчера Йенс перебрал по части спиртного. Принял на грудь слишком большое количество скандинавской тминной водки, которую у них называют аквавитом. Во всяком случае, он весьма смутно помнил, как экипаж доставил его домой и как его стошнило прямо в канаву перед домом. А еще – как он долго и безуспешно пытался влезть по обледеневшему стволу дерева к себе в спальню, где Дора предусмотрительно оставила открытым окно. Она всегда так делала, когда он возвращался домой за полночь.

Получается, что не такой уж он отъявленный лгун. Ему действительно было плохо этим утром. А потом он отключился и заснул, и даже не проснулся, несмотря на все робкие попытки Доры разбудить его. Он знал, что девчонка влюблена в него по уши и всегда с готовностью подыграет ему, если это будет необходимо.

– Какая жалость, что ты отсутствовал вчера вечером, Йенс. У нас ужинал мой добрый старый друг герр Хеннум, дирижер симфонического оркестра Христиании, – прервала мать ход его мыслей. Маргарета слыла ревностной покровительницей искусства. Мать стала меценаткой благодаря деньгам отца, которыми она щедрой рукой оплачивала свое увлечение и которые они с сыном называли между собой не иначе как «пивные деньги».

– Так вечер прошел хорошо?

– О да! Вечер получился отменный. По-моему, я уже тебе рассказывала о том, что маэстро Григ написал замечательную музыку к спектаклю по не менее замечательной драме Ибсена «Пер Гюнт».

– Да, помню, мама. Ты рассказывала.

– Премьера должна состояться в феврале. К сожалению, по словам герра Хеннума, нынешний состав оркестра – увы! – не оправдал ожиданий Грига. Собственно, и самого дирижера он тоже не очень устраивает. Сама музыкальная композиция достаточно сложная. Для ее исполнения требуется высокопрофессиональный и хорошо подготовленный коллектив. Сейчас герр Хеннум занят поиском музыкантов, которые могут играть сразу на нескольких инструментах. Я сказала ему, что ты превосходно играешь не только на пианино, но еще и на скрипке, и на флейте. И он попросил, чтобы ты заглянул к нему в театр и что-нибудь сыграл.