Пробуждение было резким. Словно невидимая рука, не желая позволить мне насладиться воспоминаниями, вдруг выдернула мой разум из живого мира и вновь вернула в мир мертвый, искусственный. Я проснулась от того, что какой-то особо крупный камень слишком громко ударился о металлическую пластину землянки. Так мне казалось в первые секунды. Потом я поняла, что этот шум раздавался снаружи, за дверями комнаты, в которой я коротала свои одинокие дни. Прошло почти три недели моего пребывания здесь и времени обдумать произошедшее было с лихвой, но могла ли я повлиять на что-то? Мои способности к имитации могли пригодиться для взлома двери, но были подавлены нейромодуляторами.

Я быстро подняла руки к голове, трогая кожу. Что-то было не так. Я не ощущала привычной вязкости и зыбкого марева внутри себя. Напротив, все чувства работали с удвоенной силой, рождая во мне вихри ярости и страха. Я ненавидела себя. Ненавидела за то, что оказалась в безвыходном положении, подвела Зэлдара и не могла защитить ребенка. На меня разом свалились боль и отчаяние, заставляющие грудь болезненно сжиматься, слезы увлажнили глаза. Я быстро зашагала между стенами, растирая виски. Я ощущала полную беззащитность и одиночество, готовые утопить меня в холоде уныния.

Снаружи снова раздался шум, что-то громко ударилось в дверь, которая, впрочем, никак не сдвинулась. Внезапно меня осенило, что если нейромодуляторы каким-то образом отключились, мне стоит попробовать открыть защитный ключ. С другой стороны — происходящее снаружи пугало… Я застыла в нерешительности, перебирая возможные варианты развития ситуации. Их было, по крайней мере, два. Ничего не предпринимать, дожидаясь новых сюрпризов. Либо предпринять какие-то действия, рискуя нарваться на еще большие неприятности. Второй вариант меня устроил больше хотя бы потому, что меня давно лишили инициативы и возможности принимать решения. Мне попросту хотелось отыграться.

Я приблизилась к двери и сосредоточилась в поиске ключа для выхода. Пожалуй, это было мое единственное оружие среди вернувшегося хаоса внутренних ощущений. И раз оно мне стало доступным, я не преминула сразу им воспользоваться. Нет никакой вероятности, что в следующий раз мне представится подобный случай. К тому же, после долгого застоя мои ощущения работали с удвоенной силой и мне без труда удалось почувствовать шифрователя.

Это ощущение зеленой липкой слизи, абсолютного застоя и неподвижности, словно в человеке, наложившем ключ, внутри что-то протухло и грязная жижа так и не сдвинулась с места, испачкало мое сознание. Я содрогнулась. Раньше мне казалось, что внутренний мир Зэлдара сведет меня с ума, но теперь я четко видела, что в его суровой реальности бьющейся жизни было куда больше, чем во всем, что окружало меня на космической базе. Ее обитатели словно и вправду вымерли, лишившись необходимых элементов натурального воздуха и живительного тепла солнца. Внутри шифрователя жило болото в его наихудшем выражении.

Радуясь своей легкой победе, и в то же время страшась ее, я поднесла руку к двери и сделала открывающий жест. Первое, что я услышала — завывающую вдалеке сирену. Проход освободился и я осторожно выглянула наружу, подмечая, что рядом нет никакой охраны. Впрочем, ситуация вскоре прояснилась, когда я услышала сдавленный выдох и неясное шуршание за изгибом стены. Осторожно выглянув, я вскрикнула, увидев Овчанкина. В полусогнутом состоянии мой друг прислонился к стене, а в его ногах лежал солдат, недавно сопровождавший нас на свидание. Военный, без сомнения, был лишен сознания, очевидно также, не от внезапно нахлынувших чувств, а вполне по прозаически материальной причине — удару по голове. Стоило Овчанкину взглянуть на меня, как я моментально отшатнулась, — его лицо заостренное и искаженное, выражало ярость и решительность, готовность к немедленной борьбе. Борьбе не столько с внешними обстоятельствами, сколько с собой, умудрившимся в эти печальные обстоятельства ненароком влезть.

— Бер!..

— Хорошо, что ты выбралась. Я не знал, как справиться с этим мудреным замком, — лицо его моментально просветлело при взгляде на меня.

— Бер, что происходит?! — я нуждалась в молниеносных ответах. Я солгу, если скажу, что слабая искорка надежды в тот миг не вспыхнула у меня в груди. Возможно, все это время я мечтала о подобном развитии событий и Овчанкин моментально подтвердил мои слова.

— Они напали. Война началась, Аля. Руководство и весь управляющий сектор базы уничтожен, — слова, которых я раньше боялась, теперь принесли облегчение. Неправильные чувства, говорящие о том, что нечто важное сломалось у меня внутри. Я замерла. — Нам надо убираться и побыстрее. Сверху идет бой. Скоро прибудет подкрепление наших. Но неясно, что будет с тобой…

Он взглянул на меня с сожалением и… жалостью. Никогда не испытывайте жалось к людям, которых вы любите. Она их ранит не меньше, чем ненависть. Я мотнула головой, словно сбрасывая чужое чувство. Я не такая. Внутри меня есть прочный стержень. Между тем, схватив мою руку, Бер потянул в левом направлении коридора.

— Наших?! Ты знаешь, с некоторых пор я усомнилась в этом, — сиронизировала я, оставаясь на месте. — Если наших, то зачем ты так его? — кивнула на охранника.

— Этот дурак уперся, как дрод и не хотел пускать меня.

— Куда ты хочешь, чтобы мы отправились?

— Аля!!! — рассердился Овчанкин. — Нет времени говорить! На мирные базы, конечно! Подальше отсюда. Бежим, пока не поздно!

— Бер!.. — я замерла в нерешительности. Все было складно, да не так.

Я посмотрела направо, в пустой коридор. Выбор, мучительный и необходимый, в который раз навис надо мной острым мечом, готовым разрубить мою жизнь пополам, а я снова не знала, какое решение принять. В прошлый раз я послушала голос сердца — и ошиблась. В этот раз… я снова не могла отказаться от него. Я не хотела бултыхаться в искусственном свете космических станций Союза. Мои легким требовался немедленный глоток свежести и свободы. Я только сейчас это поняла. Я хотела вернуть любовь, хоть это и звучало чрезвычайно безрассудно. Что ж… возможно, за последние пару недель я действительно лишилась разума.

— Отведи меня к ним, — потребовала я, освобождая руку.

— Ты с ума сошла, Аля! — Овчанкин и вправду смотрел на меня, как на умалишенную. — Там бой идет! Разве можно? Это совсем небезопасно, зачем… тебе это? — на самом деле он прекрасно понимал, зачем. Но так же, как и я, Бер хотел видеть реальность в своем свете. Он беспокоился обо мне и выбирал самое логичное решение. В его представлениях я все еще была девушкой, способной ответить взаимностью. Однако клубок чувств в моей груди отчаянно кричал: стоит уступить разуму, как это неизбежно приведет к бездне.

— Я пойду сама, — упрямо сжала губы.

— Ал…

— Даже не думай уговаривать, — отрезала я и двинулась вправо. — На меня не нападут, многие дальтерийцы знают меня…

На самом деле я уговаривала сама себя. Во время боевых действий психика человека работает не так, как обычно. На пределе эмоций любое шевеление солдат может принять за опасность. Но об этом я старалась не думать.