* * *

Не помню, как уснула, не помню, как проснулась: так и лежала, укрывшись с головой – чего я не видала в этом пейзаже! Отчаянно хотелось проснуться где-нибудь в другом месте, но если бы это было возможно!

– Жива? – голос Молодого звучал совсем близко.

Почему все ко мне так обращаются? «Жива?» – это теперь мое имя? Я вылезла из-под своего покрывала из спальника, одеяла, газет.

– И тебе доброе утро.

– На, попей.

Я не стала говорить, что у меня еще четверть бутылки. Хлебнула из протянутого стакана – надеюсь, не спиртное? Вода. То есть растопленный снег. На дне одноразового стаканчика плавали характерные вкрапления чего-то черного и коричневые песчинки. Парень стоял надо мной, на моих руинах, ногами на точно таком же сугробе, откуда брал снег, чтобы растопить, и, судя по виду, ждал благодарности.

– Спасибо. – Я отпила из стакана, остаток поделила между крысятами. В миску Большого тоже налила.

– Ты что там поливаешь? – С его точки было не видно, как дружная стайка крыс бежит из-за моих кроссовок на водопой. И хорошо, что не видно.

– Руки мою.

– А!.. – Он помолчал, выжидающе глядя на меня. Да, глаза голубые. – А я один, – неожиданно заявил Молодой. – Этот по делам ушел. Хочешь, в карты сыграем?

Предложение было неожиданным. В другой ситуации я бы заржала, а тут опять захотелось реветь.

– Я неважно себя чувствую.

– Ну ладно. – Он повернулся и ушел в выбитое окно, бросив через плечо:

– Могла бы «спасибо» сказать.

И тут я действительно заржала. Тихо, на грани истерики, как можно ржать только в подобной ситуации.

* * *

Пока он ходил, обиженно постукивая какой-то посудой, я успела умыться, доесть то, что вчера принес Большой, выкинуть за окно оболочку от грелки, покормить крысят и в сто первый раз перечитать одну из газет.

Молодой пришел через пару часов с походным котелком и ножиком:

– Почисти картошки, а?

Ну конечно! Зачем я еще здесь сижу?! Специально, чтобы чистить ему картошку, это ж ежу понятно! Самому-то западло выполнять девчачью работу, а тут одна застряла, так пусть поработает, даром, что ли, держим!

А если серьезно, я не знала, как реагировать. Сидишь ты такая, заваленная стенами старого театра, вот уже три месяца сидишь, истощенная, грязная, спасибо зарядке, хоть пролежней пока не нажила, хотя это удивительно. Тебе нужны МЧС и «скорая помощь», ну или хоть пара рукастых дураков, один из которых стоит сейчас над тобой с котелком и тоном, не терпящим возражений, говорит: «Почисти картошки». К такому жизнь меня не готовила. Молодой заметил мое молчаливое недоумение (уже хорошо, значит, не совсем безнадежен), но истолковал по-своему:

– Ты что, картошку чистить не умеешь?

– А ты?

Кажется, он оскорбился. Посмотрел исподлобья, выпятив нижнюю губу, и заныл:

– Ну чего тебе, трудно, что ли? А я тебя освобожу потом.

У меня уже не было сил ни плакать, ни смеяться. Почему все идиоты считают идиотами окружающих? Я еще вчера поняла: он никогда меня не освободит. Вот так вот возьмет и не освободит. Да ни почему – потому что может! Испытание властью кого хочешь превратит в скотину, а если ты и был так себе, то власти тебе нужно совсем чуть-чуть. Маленькой власти над тем, кто застрял рядом с тобой, более чем достаточно, чтобы парень начал мнить себя царем: воды принес – и уже герой, давай, расплачивайся за мой героизм, почисти-ка картошки. Если бы он смог сдвинуть тот самый камень хоть на миллиметр, он бы, пожалуй, потребовал органы на трансплантацию, не меньше. Потому что он считает себя крутым, у него власть.

– Ты чего, на волю не хочешь?

– Хочу, конечно.

– Ну? – Он требовательно качнул котелком прямо у меня перед носом.

Вот нет у меня опыта общения с такими экземплярами. Не получила, теперь жалею. Что-то подсказывает мне, что если сейчас почистить картошки – завтра он принесет носки на штопку или чего похлеще.

– Я тебе не верю.

Наверное, этого не стоило говорить, потому что экземпляр оскорбился не на шутку. У него буквально раздулись ноздри, как у быка в мультиках, за те несколько секунд паузы я успела прикинуть, сумеет ли он меня ударить или, пожалуй, обдерет кулаки о доску и камень?

– Я тебе воды принес, а ты… – Он развернулся и ушел, брякая котелком. Ну сделал вид, что уходит. Он сделал шаг к окну, задрал ногу, чтобы перелезть, замер в такой позе, глянул на меня и выдал: – Ты сама напросилась! Я все расскажу Михалычу. Я хотел как лучше…

– Давай, потому что один ты этот камень все равно не поднимешь.

Еще один пример того, как свежая мысль может оглоушить человека, к ней неподготовленного. Молодой замер над остатками подоконника с занесенной ногой. Я почти не видела его лица, но от молчания буквально густел воздух, я прямо чувствовала, как его разрывают эмоции. Его не боятся – раз. Его берут на слабо – два. На всякий случай я еще раз прикинула: рукой он меня точно не ударит – кулак обдерет, а вот на ногах у него достаточно крепкие ботинки, чтобы двинуть сверху вниз – и ботинки не пострадают. Откатиться мне здесь почти некуда, но можно сползти в ноги или чуть приподняться.

Так я и сделала. Приподнялась, отползла чуть вверх, улеглась на бок. Теперь все удары придутся на выпирающую тазовую кость, это больно, но не так как могло бы быть. А Молодой тем временем ожил:

– Да он тебя убьет!

– Для этого вам придется извлечь меня отсюда. – Уже поняла, что не обязательно, но он-то этого не понял.

Он опять завис, предусмотрительно опустив ногу:

– Да он тебя размажет!

– Для этого вам придется поднять камень…

– Без камня размажет! Я сказал, чисти картошку – че, трудно, что ли?!

– А что, нет? Я торчу здесь уже три месяца, почти без еды, с водой, которая падает с неба, и со спальником, который стырила у бомжа. Мне нужна «скорая» и на месяц в больницу. А тут приходит такой и говорит: «Почисти картошку»!

– Но я же хотел тебя освободить.

– Если бы хотел – освободил бы, не ври.

Молодой вспыхнул, шагнул к камню и притормозил.

– Я не подниму его один. – Я молчала, давая ему возможность самому сделать вывод. Вывод оказался неожиданный: – А ты можешь почистить картошку!

– Нет.

– Тогда я… – Он замахнулся котелком, но вовремя передумал, нашарил камешек и метнул в меня. Вовремя я сменила позу. Камешек угодил по мягкому месту и глухо укатился в мою нору. Даже больно не было. Я ждала, что этот уйдет, но он тихо стоял наверху, видимо ждал реакции.

– Последний раз спрашиваю: будешь чистить картошку?

– И не подумаю!