расскажу о том, как съездила? Никто, кроме вас, не поймет, никому нет до этого дела.

– Конечно, – улыбнулся я. – Мне будет очень приятно.

И это было действительно так.

Я получил от дач’оталы Вернезара записку с просьбой встретиться с ним в катакомбах святилища Улиса. Я, конечно, утверждал, что не подчиняюсь ему, но мне показалось, что, проигнорировав приглашение, я поступлю неблагоразумно и некрасиво. На этот раз я пошел в катакомбы один.

Вернезар тоже был один, хотя я знал почти наверняка, что кто-то из подчиненных – по меньшей мере послушник – ждет его в темном коридоре, вне пределов слышимости.

– Отала Келехар, – поздоровался он. – Спасибо, что пришли.

– Добрый вечер, дач’отала, – ответил я.

– Мы… э-э… мы надеемся, что вы не были… то есть мы надеемся, что вы не будете… Мы не держим на вас зла, Келехар, и надеемся, что вы тоже не затаили на нас обиду.

– Разумеется, нет, – сказал я.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Вернезар, не глядя мне в глаза. – Возникла некая путаница и недопонимание, но это вполне естественно. В конце концов, у нас никогда прежде не было такого прецедента – чтобы прелата назначал непосредственно архиепископ.

– Верно, – согласился я.

– Нам очень не хочется думать, что вы интерпретируете это недопонимание как… как злобу. Или враждебность.

– Нет, мы не истолковали ситуацию так, как вы описываете, – осторожно произнес я.

Потому что она не нуждалась в толковании.

– Отало Занарин…

Он замялся и молчал довольно долго; я уже подумал, что он не решится произнести это, но он все же продолжил:

– Склонна поддаваться порывам. Мы предложили ей провести некоторое время в уединенных молитвах в Часовне Наводнений.

Со стороны Вернезара это было чистым лицемерием, но Занарин замахнулась на то, что оказалось ей не по силам, и расплата была неизбежна. Власть – опасная игра. Должен признаться, я испытал прилив облегчения от того, что целых три месяца смогу не опасаться встречи с Занарин в Амаломейре или просто на улице.

Я сказал:

– Зимой в горах Мерварнен очень холодно.

– Уединенная молитва – не наказание. Мы сказали ей, что она может подождать до весны.

Уединенная молитва в горах была именно наказанием – конечно, не для тех, кто чувствовал к этому призвание, – но у меня не было желания спорить с Улисоталой города Амало ни о молитвах, ни о чем-либо другом. Я промолчал.

– В любом случае, – продолжил Вернезар, – мы надеемся на мирные отношения с вашим… э-э… ведомством.

Как будто я был послом иностранного государства. Я сказал:

– У нас нет причин для вражды.

– Очень хорошо, – кивнул Вернезар. – И вы не собираетесь…

И он покосился на меня.

Значит, вот она, проблема, которую он на самом деле хотел со мной обсудить. Жаль, что я понятия не имел, в чем она заключалась.

Я молча ждал, и он проговорил:

– Нам бы очень не хотелось, чтобы у архиепископа сложилось… не совсем верное представление о происходящем в Амало.

– Мы не переписываемся с архиепископом, – бесстрастно ответил я. – У нас нет на это причин.

– О, прекратите, Келехар, – раздраженно воскликнул Вернезар. – Только не надо притворяться, что вы не докладываете ему обо всем.

– Не докладываем, – покачал я головой. – Едва ли архиепископа интересуют наши мелкие будничные проблемы.

Он уставился на меня с таким лицом, словно я сказал ему, что могу слышать пение рыб.

Я не мог доказать, что говорю правду, а убедить его было невозможно. Я вздохнул и сказал:

– Мы не намерены клеветать на вас господину архиепископу.

– Благодарим вас, Келехар, – ответил Вернезар.

Должно быть, теперь он окончательно уверился в том, что я еженедельно отправляю в столицу подробные донесения о деятельности священников Амало.

– До свидания, дач’отала, – пробормотал я и был рад откланяться.

Дело Бросета Шевелдара рассматривал лорд верховный судья Эримар. Ему потребовалась неделя на то, чтобы ознакомиться с нашими показаниями, а также с заявлением, составленным адвокатом мера Шевелдара (нанятым, без сомнения, на деньги, унаследованные убийцей от несчастных жертв). В день судебного заседания в Амал’тэйлейане собралось немало народу. Кроме меня присутствовали Ульджавар, который в кои-то веки надел официальное облачение, отало Дарневин, отала Боншенар, а также множество незнакомых мне мужчин и женщин. Я понятия не имел, кто это такие и что привело их сюда.

Некоторые, вероятно, были родственниками убитых, потому что в задних рядах я заметил блеск пенсне мера Урменеджа.

Лорд Эримар, эльф в возрасте за шестьдесят, держался очень прямо, и я знал, что ум у него острый как бритва. Он оглядел каждого из нас, задержав взор на мере Шевелдаре, который сидел в наручниках между двумя массивными гоблинами из Братства Бдительности, и сказал:

– Это дело не похоже ни на одно из тех, с которыми нам приходилось сталкиваться на протяжении нашей карьеры. Мы ознакомились с письменными показаниями Свидетеля, выступающего от имени трех женщин, каждую из которых умертвили с помощью калонвара через несколько недель или месяцев после заключения брака с обвиняемым. Он называл себя Бросетом Шевелдаром, Сегевисом Мичезаром и Кро’исом Авелонаром, а также, вероятно, другими именами. В заявлении, представленном адвокатом мера Шевелдара, отмечается, что ни в одном из случаев его вина не была доказана. Однако возможны лишь два объяснения изложенным фактам: либо подсудимый виновен, либо некто преследовал его, несмотря на то что он менял имена и заводил новых жен, и травил его супруг именно в то время, когда меру Шевелдару была выгодна их смерть. Мы находим второй вариант не только маловероятным, но и абсурдным. Свидетель мера Шевелдара не смог представить никаких доказательств того, что второе предположение соответствует истине. Мы находим, что Бросет Шевелдар виновен в убийстве Ливано Шевелдаран, Дрэйчано Мичезаран и Инширан Авелонаран, а также ее нерожденного ребенка Улану. Приговор будет вынесен завтра князем Орченисом.

Мы все знали, каким будет приговор.

Когда мы вышли из зала суда, ко мне подошел мер Урменедж.

– Он действительно законченный негодяй.

– Да, – кивнул я. – Нам очень жаль, что ваша сестра обманулась в нем.

– Инширан очень хотелось, чтобы ее представления о нем были правдой, – вздохнул он. – Наверняка другие бедняжки чувствовали то же самое.

– За исключением первой меррем Шевелдаран, – заметил я. – Она должна была хорошо знать его – а может, ей только казалось, что она его знает.

– Мы лишь надеемся, что Инширан не догадалась, – сказал мер Урменедж. – Эта мысль будит нас по ночам.

На этот вопрос невозможно было ответить. Только Шевелдар знал правду. А он не признал свою вину