— Не волнуйтесь, — начал Карл. — Речь не о том, что кто-то из ваших обитателей что-то натворил. Я хочу справиться об одном мальчике, который жил у вас в начале восьмидесятых. Фамилии я не знаю, но его называли Атомосом. Вам это имя что-нибудь говорит?

— В начале восьмидесятых? — переспросила дежурная. — Нет, я здесь не так давно. Но у нас имеются личные дела всех, кто тут жил, хотя вряд ли он значился как Атомос. Вы не знаете его фамилии?

— К сожалению, нет, — ответил Карл и поинтересовался, глядя на расстилающиеся вокруг поля, усеянные золотистыми крапинками: — А нет ли там у вас кого-нибудь, кто работал бы еще с того времени?

— Ну что вы! Среди постоянных служащих нет, я точно знаю. Э-э-э, разве что… есть у нас тут один пенсионер, Йон, который приходит раза два в неделю. Так привязан к ребятам, что не может без них, а они без него. Вот он точно в то время работал.

— А сегодня его, случайно, нет на месте?

— Йона-то? Нет, он уехал отдыхать. На Гран-Канарию за тысячу двести девяносто шесть крон. Как Йон говорит: кто же от такого откажется! Но в понедельник он уже возвращается, а я придумаю, как его выманить, чтобы сюда зашел. Он же всегда старается прийти, когда ребятам что-то надо. Они его любят. Попробуйте позвонить в понедельник, а мы уж постараемся.

— А не могли бы вы дать мне его домашний телефон?

— Сожалею, но не могу. У нас такой порядок — не давать частные номера наших работников. Никогда ведь не знаешь, кто позвонит!

— Меня зовут Карл Мёрк, я же сказал это с самого начала. Напоминаю, я из криминальной полиции.

Она рассмеялась:

— При ваших возможностях вы наверняка и сами узнаете его номер, но я советую подождать до понедельника и еще раз позвонить нам. О'кей?

Карл взглянул на часы: около часа дня. Еще можно успеть на работу и проверить мобильник Мереты Люнггор, если батарейка жива, что, правда, сомнительно после пяти лет. В противном случае нужно не забыть запастись новой.

Далеко за холмами над полями крикливыми стаями взлетали чайки. Под ними что-то ехало, тарахтя мотором и вздымая тучи пыли от пересохшей земли. Вот показалась верхушка водительской кабины. Это был трактор — мощный «Ландин» с голубой кабиной неторопливо ехал через пашню. Кому смолоду пришлось потоптаться в деревянных башмаках по навозу, тот достаточно разбирается в таких вещах. «Значит, удобрения уже развезли в поле», — подумал Карл. Он включил зажигание и только собрался тронуться, как вдруг сильным порывом ветра в его сторону принесло этот запах, и он попал в кондиционер.

В тот же миг Карл разглядел за плексигласовыми стеклами кабины водителя в кепке: тот сосредоточенно занимался своей работой, мечтая о невиданном урожае, который обеспечит себе к лету. Лицо у него было красное, и одет он был в клетчатую рубашку лесоруба. Самую что ни на есть лесорубскую клетчатую рубашку, как раз такую, какие Карлу уже приходилось видеть.

«Черт!» — мысленно воскликнул Карл. Как же он забыл позвонить коллегам в Сёре, чтобы рассказать им о рубашке, которую он заметил на преступнике с Амагера! При этой мысли он вздохнул. Не хватало только, чтобы они опять в него вцепились. Как бы, чего доброго, не пришлось еще и ехать туда, чтобы снова показывать нужную рубашку!

Карл набрал номер, попал на дежурного, и тот сразу же соединил его с уже знакомым ведущим следователем по фамилии Йоргенсен.

— Говорит Карл Мёрк из Копенгагена. Кажется, теперь я могу подтвердить, что одна из предложенных рубашек идентична той, которая была надета на преступнике с Амагера.

От Йоргенсена — никакой реакции. Хоть бы крякнул, что ли, или подал еще какой-нибудь знак, а то думай, как хочешь, жив он там или помер!

Карл кашлянул, чтобы расшевелить его своим примером, но на другом конце провода по-прежнему молчали. Он уже забеспокоился, что, может быть, сам нечаянно отключился.

— Понимаешь, в последнее время мне постоянно это снилось, — продолжал Карл. — И в голове всплыли отдельные сцены перестрелки и мелькнувшая рубашка. Теперь у меня все это ясно стоит перед глазами.

— Ага, — наконец изрек Йоргенсен, прервав свое тревожно затянувшееся молчание. Мог бы, наверное, хоть как-то выразить радость по этому поводу.

— Ты не хочешь услышать, на каком месте лежала та рубашка, о которой я думаю?

— Ты хочешь сказать, что запомнил это?

— А как по-твоему? Уж если я, с пулей в башке и придавленный парализованным телом в сто пятьдесят кило веса, залитый полутора литрами крови моих ближайших товарищей, сумел запомнить эту рубашку, то уж, наверное, способен как-нибудь вспомнить те чертовы шмотки, которые видел четыре дня назад!

— Что-то в этом есть не совсем нормальное!

Карл мысленно сосчитал до десяти. Вероятно, на Сторгаде в Сёре это выглядит ненормальным. Поэтому ведь он и очутился в отделе, где дел об убийстве в двадцать раз больше, чем у Йоргенсена.

— Я, кстати, хорошо играю в «Мемори»,[24]— только и сказал Карл.

Наступила выразительная пауза.

— Ну… Если так… Тогда, конечно, мне очень интересно это услышать! — наконец был вынесен вердикт.

Заткнись уж ты, деревенская задница!

— Это та рубашка, которая лежала слева с краю, — сказал Карл. — То есть та, что ближе всего к окну.

— О'кей, — ответил Йоргенсен. — На нее же очень уверенно указал и свидетель.

— Прекрасно, я очень рад. Это все, что я хотел сказать. Я пришлю сообщение, чтобы у тебя было это также и в письменном виде.

Работавший в поле трактор подобрался угрожающе близко. Брызги мокрого навоза разлетались из-под гусениц, шлепающих по жиже на радость хозяину.

Карл поднял стекло со стороны пассажирского сиденья и хотел уже дать ходу.

— Минуточку, не отключайся, — добавил Йоргенсен. — Мы тут взяли подозреваемого. А между нами, коллегами, могу даже сказать: мы почти на сто процентов уверены, что поймали одного из преступников. Когда ты мог бы приехать сюда для очной ставки? Как ты думаешь — например, завтра?

— Очная ставка? Нет, я не могу.

— Это как же?

— Завтра суббота, мой свободный день. Сначала я высплюсь, потом встану, сварю себе чашку кофе и снова залягу в постель. Так может продолжаться целый день, заранее не скажешь. К тому же я не видел лица ни одного из преступников на Амагере и повторял это достаточно часто, как ты можешь убедиться, если читаешь отчеты. И в вещем сне он мне не являлся. Поэтому я не приеду. О'кей, Йоргенсен?

Тут опять, господи прости, последовала пауза! С ним было хуже, чем с политиками, которые вставляют длинные промежутки в отвратительно тягучие фразы, перемежая их через слово всякими эканьями и меканьями.