Места изолированного пребывания советских людей в Германии называли по-разному: «специальные кварталы вроде военных городков», «отселенные районы для советских граждан», «специально освобожденные от немецкого населения районы», «район сплошного выселения», «обособленные городки», «квартиры сплошного выселения», «зона сплошного выселения», «отселенные от местного населения дома», «советские городки-колонии». В партийных документах чаще всего встречается «советская колония». Этому термину придавали в первую очередь политический смысл: не забывайте, вы часть СССР, живущая по законам и правилам советского общества в чуждом и враждебном окружении. Сваговцам в силу специфики их деятельности подобные ограничения представлялись неуместной перестраховкой, с которой оставалось только возмущенно смириться.

После переселения сотрудники СВАГ не получили ничего похожего на райские уголки немецкого уютного быта, к которым привыкли. Новоселы, особенно те, кто прибыл на замену, оказались без элементарных удобств. Не было предметов хозяйственного обихода, постельных принадлежностей, мебели, приходилось порой спать на полу740. У тех, кто уже давно жил в нормальных условиях, подобное отселение тем более не могло не вызвать недовольства. Критические высказывания единиц, за которыми стояли настроения осторожного сваговского большинства, тщательно собирали и докладывали начальнику Политуправления СВАГ: «Что это за порядки? Воевал, воевал, и вдруг мне дают одну комнату. Неужели в Германии квартир нет?»741; «…я не молодой человек и хочу жить по-человечески. Лучше жить в блиндаже, чем в общежитии комендатуры»; «…лучше я пойду на гауптвахту, чем в эту в квартиру»742; «…приехал из СССР в ноябре 1947 г., инженер по промышленности. Нам дали квартиру, в ней ничего нет. 38 раз ходил в административно-хозяйственный отдел, просил мебель, стул, стол, кровать, все обещают, но не дают»; «…мне выдали ордер на квартиру. Мебель не дают, говорят, могу найти сам у немцев, но на это денег у меня нет»743, «…на прежней квартире было лучше, там я пользовалась у немцев всем необходимым, а теперь мне придется каждую мелочь, даже мебель покупать, а на что мне это нужно, если я все это оставлю при выезде в СССР». Лейтмотив высказываний – победители не должны жить хуже побежденных: «Переселение приведет к тому, что советские люди будут жить хуже немцев, нет мебели, постельных принадлежностей, не оборудованы комнаты, а в квартирах немцев есть все удобства»; «…почему мы – победители – не можем иметь условия для жизни лучше, чем побежденные»744.

Кое-кто, действительно единицы, категорически отказывался переселяться. Другие тянули, сколько могли, откладывая переезд под любыми предлогами. Отбивались, писали докладные записки начальству. Некоторые, переехав, продолжали поддерживать связь с прежними хозяевами и хранили у них свои вещи745. Бывали случаи, когда выделенную комнату занимали для виду, а жить продолжали у немцев. Мало того, успевали завести там семью и ребенка746. На партсобраниях взялись за тех, кто бойкотировал переселение в советские колонии. Тем, кто «сжился с буржуазной роскошью на частных немецких виллах и в связи с этим всячески уклоняется от переселения», в очередной раз пригрозили747. Практически до конца существования СВАГ время от времени становилось известно, что не все советские граждане переселились в военные городки748. Политработники по-прежнему говорили о «нездоровых настроениях»749; продолжался «отлов» тех, кто предпочитал жить подальше от начальственных глаз и находил новые способы ухода от надзора. Но это были уже арьергардные бои одиночек за свое личное пространство. В целом задача создания советских резерваций в Германии к 1949 году была решена.

Сталинский человек, оказавшись в Германии, устремился к приватности, а боевые офицеры, прошедшие войну и дошедшие до Берлина, искренне не понимали, как можно отнимать у них то, что принадлежало им по праву победителей. Зная из писем о трудной жизни на Родине, об отсутствии полноценных удобств и невообразимой тесноте, те, кому на какое-то время удавалось избавиться от коммунального бытия, наслаждались своим недолгим «буржуазным» счастьем, держались за него, защищали свое личное пространство и обретенный комфорт, находя лазейки и пути обхода начальственных запретов. На Родине им еще долго придется терпеть и ждать своих «Новых Черемушек». Нашим родителям в отдельные квартиры удалось переселиться только в середине 1960-х.

Тем, кого направляли на работу в Советскую военную администрацию, обещали, что питание они «будут иметь хорошее»750. А что могло быть важнее, чем накормить себя, жену и детей после голодных военных лет. Родная тетушка одного из авторов приехала в 1946 году к отцу, майору медицинской службы, служившему врачом в Германии, чтобы подлечиться после перенесенного во время войны туберкулеза. Эту болезнь и сегодня относят к разряду опасных, что говорить о тех временах. Родители очень надеялись, что пятнадцатилетнюю московскую школьницу удастся подкормить и поставить на ноги в Германии, где снабжение, как они полагали, будет значительно лучше, чем в Москве. Вернувшись домой, тетушка очень расстраивалась – никаких красивых вещей привезти не удалось. Все ушло на усиленное питание. Положенных пайковых жиров не хватало. Деньги семья тратила на сливочное масло, стоившее в то время на черном рынке от 800 до 1000 марок за килограмм751, и сало, цена на которое была еще выше752. Эти продукты считались в те времена панацеей при восстановлении после тяжелой болезни. Не у всех сваговцев обстоятельства складывались подобным образом. Но всех объединяло одно – приобретение нормированных, положенных, а тем более неположенных продуктов и вещей требовало, как и на Родине, серьезных усилий, превращалось в неотъемлемую часть немецкого бытия сталинского человека, занимало помыслы, толкало на недозволенные действия.